Роман Солнцев - Очи синие, деньги медные Страница 32

И все обошлось. Слава Богу, если он есть. Вечером, глядя на "дрожащие огни печальных деревень", мы уже катились в теплом чистом купе скорого поезда №2 в сторону Новосибирска. Молодые муж и жена - Шагурина и Лыков. (А то, что в ЗАГСе не проштемпелеваны паспорта - кому это нынче интересно? Может, мы в церкви повенчаны...)

И опять же слава Богу - поезд идет без долгих остановок, шахтеры на рельсах не сидят.

Едем. Но куда?..

И я вспомнил, вспомнил - лет пять назад из нашего города уехал в Новосибирск музыкант-ударник Тёпа. Степан у него полное имя, но он выговаривает свое имя нежно - Тёпа... "с" почти не слышно. Тёпа он и был. Тихий, со смущенной улыбкой, лысый, в черном свитерке, белоголубых джинсах... Но садился за свои барабаны и тарелки - и преображался, как бес. Бывает же такая страсть. Мог часами стучать, дребезжать, звенькать, урчать своими деревяшками... Мы с ним не раз ходили на халтурку в ДК 1 мая и в парк. Можно сказать, дружили.

Сунемся-ка к нему. Убежден, Тёпа не женат. Какая жена выдержит такое соседство.

На рассвете, сойдя в Новосибирске и вызвонив через 09 адрес Богомолова Степана, мы поехали к нему на такси. Будет обидно, если Тёпы нет дома или он не примет нас... Обратно на поезд мы уже не успеем - пропали билеты, взятые до Омска.

Но Степан оказался дома! Увидев меня в дверях, да еще не одного, а со смазливой девчонкой, радостно зашептал, отступая в прокуренную холостяцкую квартиру: - Кто стучится в дверь ко мне с толстой фляжкой на ремне?

Он был в майке и трико, моргал не проспавшись розовыми глазами и как бы даже раскланивался, как после концерта. - А подружки у нее нет? - был первый вопрос, и лысый барабанщик захихикал.

Стоит ли подробно рассказывать, как несколько дней подряд мы пили дешевое красное вино и травили анекдоты про музыкантов. Я для Наташи вспомнил чудесный, на мой взгляд, анекдот про дирижера Тосканини:

- Рассказывают, выйдя к оркестру, прежде чем начать дирижировать, великий Тосканини доставал из жилетного кармана крохотную записку, прочтет, спрячет и лишь потом взмахнет дирижерской палочкой... Что это у него было в кармане? Талисман? Письмо от любимой женщины? Когда маэстро умер, бросились доставать записку... А там написано: слева - скрипки, справа - виолончели. - А он что, не мог запомнить? - спрашивала, звонко хохоча, наивная малообразованная Наташа.

Тёпа с улыбкой подмигивал мне: "Класс!.." Ему всегда нравились глупенькие женщины. А может быть, он подозревал, что уже воспитанная мною девчонка валяет дурака.

- Давай-ка, сыграем ей! - и мы немедленно устраивали концерт джазовой музыки, если можно назвать джазом мои каденции на темы всех любимейших на свете мелодий, поддержанные громоподобной работой Тёпы - набор барабанов и прочих устройств стоял у него на некоем возвышении в углу. Играя, Тёпа подпрыгивал, дергался, гримасничал... А над ними висела довольно-таки похабная картина, написанная маслом, изображающая лысого человека (Тёпу), сунувшего голову в оскаленную пасть льву, который ( лев) при внимательном рассмотрении оказывался женской маткой... впрочем, и сама дива с грушеобразными грудями здесь присутствовала... но почти все тело ее как бы утонуло в тени...

Наташа музыку слушала, изумленно открыв рот, а как узрела картину на Тёпой , испуганно отвернулась. И больше вверх не взглядывала. По моей молчаливой просьбе Тёпа картину перевернул - на изнанке суриком было небрежно написано: Лаврин И.А. "Осень". 75х110.

Но я видел - развеселая обстановка, в которой жил Тёпа, потрясла Наташу. Понравилась та небрежность, с которой он пропивал деньги, раздавал полудрагоценные камни - агат, кошачий глаз и прочие - он их насыпал моей жене целый мешочек... И мешочек-то был бархатный, с пояском, который затягивается... И сам Тёпа нравился Наташе. Как он шепотом сам себе подпевает во время перестука по тарелкам и барабанам на английском языке:

- Y lave, lave, lave... - и вдруг на русском. - Пиф-паф!

Наташа никогда прежде не бывала в мире богемы. И она легко приняла с первого же дня сальные шуточки Тёпы, высказанные интеллигентским говорком, без каких либо эвфемизмов, ей льстил его журчащий смех в ответ на любую фразу Наташи, при этом он показывал ей и мне большой палец: мол, какая молодчина. Но вряд ли он слушал, что она лепечет, - просто радовался, что рядом дышит такая свежая молоденькая женщина.

Наконец, и ему захотелось, я понял, пообнимать горячую тварь, как он выразился, - позвонил и привел вечером грудастую рыжую тетку в расстегнутой дубленке. Та увидела Наташу - и сразу к ней. - Ой, какая малявка, котенок на лавке! - Дубленка летит в угол. - А какой размер у тебя бюстгальтер? - Кофту - не глядя на спинку стула. А сама бесстыже смеется. - У меня - как у Синди Кроуфод... А под какую музыку с любимым чики-чики-чик? - Она уже знала, что я скрипач. - Или ему несподручно при этом играть? А можно на коленки... - И обратилась ко мне. На щеках, как розы, румяна. - Почему твоя пятиклассница молчит? Еще классику не знает? Трудно сказать, что больше обидело Наташу. То, что ее обозвали пятиклассницей, или то, что она "классику не знает". - А под "болеро" Равеля сама не пробовала? - вдруг выпалила Наташа, вскинув голову. Конечно, трезвой не стала бы препираться, а вот у пьяненькой вырвалось. Этот Тёпа, перед тем, как привести свою женщину, заставил нас выпить за удачу, хохоча и подмигивая.

Брякнув про "болеро", Наташа тут же и растерялась. - О, о!.. какая школа! - завопила обрадованно шумная гостья. - Да, да, там так страстно кончается. - И кивнула Тёпе. - Надо взять на вооружение! - И мне тоже кивнула со знанием дела. - Хороший, хороший выбор.

Я промолчал. Нет, не со мной Наташа спала под эту музыку, "болеро" Равеля я ей не играл. Ишь, какие новости про Мамина высвечиваются... Не зря он в нашем разговоре про Моцарта и Глинку ввернул. Значит, у него дома и вправду классическая музыка имеется. Наверное, лазерный проигрыватель стоит.

Дина (так звали знакомую Тёпы) от хохота свалилась на колени барабанщика. Наташа вопросительно зыркнула на меня синенькими глазками - поняла, что непоправимое сморозила. Ну да ладно, простим. Вправду еще глупа, как пробка.

Так мы прожили у Тёпы дней десять, дышали гнусным дымом и запахом небрежно погашенных сигарет ( и Тёпа, и Дина курят), спали на нечистых простынях... И что-то новое возникло в наших с Натальей отношениях.

То ли я обиделся на нее за то, что слишком легко она вошла в легкомысленный мир богемы, позволяет Тёпе целовать себя в губы, в пятку ( он шалун), и она мою обиду почувствовала... А то ли дело в том, что Наташа опять вспомнила о Мамине, вспомнила, может быть, еще с какой-то неведомой мне хорошей стороны... Так или иначе, она загрустила.

Надо было что-то делать, на что-нибудь отвлечь друг друга. Я принялся было снова рассказывать о скрипке... как ее делают, какие сорта дерева берут, как сушат, но Наташа плохо слушала. - Своди на концерт, - попросила она. И я обрадовался. В конце концов, сколько можно пить, хохотать... Да и от Дины подальше.