Альфред Бестер - Миры Альфреда Бестера. Том 3 Страница 32

Она сидела на бочке из-под горючего между стартовыми площадками «Мэдисон — Четвертая Авеню» и «Этуаль-Плас Блан-Бастилия», уделяя поровну внимание и время командам Гили и Парижа — те и другие все время сновали мимо нее, обмениваясь запчастями и советами. Все они были чем-то схожи — на всех измаранные tuta, из кармана сзади торчит любимый инструмент, по которому единственно и можно было их различать: разводной ключ, торцевой ключ, кувалда, пассатижи, штангенциркуль и даже домкрат. Старшие механики инструментов не носили — они были выше этого. Tuta водителей сверкали безупречной белизной.

Ее позабавил один из ребят, у которого здоровенный ломик оттягивал задний карман. Этот, с ломиком, столько времени толкался на обеих площадках, что она никак не могла угадать, он из Гили или Парижа; здоровенный крепкий парень, но лицо гладкое — еще молодой. Он забавлял ее тем, что, проходя мимо, не говорил ей «Tres jolie[48]» или «Привет, крошка, куколка». Вместо приветствия он врезал своим ломиком по бочке, которая отвечала мощным басовым гудением, — у нее прямо мурашки по спине бежали.

Объявили старт. Машины заняли места на треке. Гонщики и их помощники (теперь на всех была традиционная форма водителей и кондукторов) выстроились перед машинами. Раздался выстрел. Водители и кондукторы ринулись к своим трамваям, вскарабкались на сиденья, тронулись с места в яростном дребезге звонков, сопровождаемые азартными воплями и свистом членов команд и болельщиц.

Вдруг бочка загудела, мурашки побежали — ах, вот и он, с ломиком в руках, молча улыбается ей. Она улыбнулась в ответ.

Он легонько постукал ее по плечу ломиком и потянул к стоявшему на замену вагону «Этуаль-Плас Блан-Бастилия». Помог ей забраться внутрь, и она всему очень радовалась, пока не обнаружилось, что он — женщина, которая и принялась надругиваться над ней с помощью ломика (вместо дилдо).

Ее вопли слились со свистом, воплями и грохотом гонки.

В «ВГА», на Студии Двадцать-два Двадцать-два, ПоДи работала моделью для настройки съемочных камер. Она терпеливо сидела на высоком табурете, а вокруг наезжали и откатывались камеры, ловя в фокус ее кожу: под теплый тон которой они подстраивали цвет. Она была страшилкой, но с великолепной кожей и рыжими волосами. Если она не позировала перед камерой, то ее посылали по разным поручениям работников Студии 2222, так ее и прозвали госпожой ПоДи. Только в бухгалтерии «ВГА» знали, как ее на самом деле зовут.

Она спокойно ждала, восседая на своем табурете, пока ее пошлют за кофе, едой, бутафорией, костюмами — за чем угодно. Она скучала. Ей не особенно нравились постановки студии. «ВГА» принадлежала Армии Оледенения, и все ее программы были посвящены грядущему Судному Дню. «Как Ему пчела предстанет, коли Божий Хлад нагрянет?» (Авторские права зарегистрированы в 2169 Музыкоделами Скрябина-Финкеля — подразделением Музыкальной Компании Оледенения.) Все Хорошие Парни в постановках были надежными, верными, готовыми помочь, дружелюбными, вежливыми, добрыми, послушными, бодрыми, бережливыми, отважными, добродетельными и богобоязненными. Всех Плохих Парней Боженька поражал в языках пламени, и они умирали, выражая горькое сожаление о своей гнусной жизни в Гили.

На съемочной площадке находился дрессировщик. ПоДи так решила, потому что на руках у него лежал карликовый спаниель, да и вообще Студия 2222 постоянно распиналась о привязанности к животным и чистой любви мальчишки к своей собаке. Другое дело, что по виду этого парня ему больше бы пристало баюкать на ручках тигра. Его ростище и могутное сложение даже орангутанга заставили бы призадуматься, стоит ли с ним связываться.

Этот живой башенный кран подошел к ней и поклонился. Она кивнула в ответ. Табурет, на котором примостилась ПоДи, был высокий, но все равно макушкой она была как раз ему по грудь. Она слышала ровный рокот его дыхания — как океанский прибой. Спаниель тявкнул. От пульта завопил режиссер:

— Эй, там, у переговорника, вашу мать, скомандуйте выход долбаным в богу-душу монашкам!..

Замороченный помреж вывел на площадку двенадцать непорочных смиренных монашек, где они стали в круг, — вознести непорочные и смиренные моления Боженьке, дабы Он поразил этих грязных аморальных поганцев из Гили.

Башенный кран поднял табурет вместе с ПоДи, которая покачнулась и была вынуждена, хихикнув, обхватить его за шею. Он перенес табурет к мишени, помеченной для Боженьки в центре круга, поставил его, со все еще восседающей ПоДи, развел ее потрясенные колени и приступил к непотребству, ужаснув ПоДи, студию и всю Армию Оледенения до полного остолбенения с разинутым ртом. Операторы в эта время (ребята туго знали свое дело) то наводили, то откатывали камеры, фокусируясь на теплых тонах ее великолепной кожи. Тишина нарушалась только тявканьем спаниельки и режиссера.

Термокупальня потрясала, ошеломляла новизной; последнее чудо, выдуманное для развлечения обезумевшей Гили. Бассейн был заполнен нестойким соединением Н2Оn, и этой странной водой можно было дышать. Очень характерно для Гили, что диво пошло на увеселение публики. Бассейн сиял лазерной симфонией, так что пловец купался в волнах son et lumiere[49]. За такое шикарное времяпровождение нужно было выложить порядка ста золотых в час.

Деньги эти ничего для нее не значили, но было необходимо расслабиться в тепле и невесомости. Она вела десятка два крупных заказов на рекламное обслуживание, все непростые и требовавшие полной отдачи; услуги ее оплачивались такими запредельными суммами, что у нее просто недоставало духу отказаться от какого-то заказа. Что еще оставалось, как не погрузиться в жидкий свет и качаться, мечтая, на волнах, и мечтать, качаясь на волнах.

В термокупальне она была одна (за это ей приходилось каждый раз выкладывать кругленькую сумму), однако он вдруг выплыл к ней из глубины, как неторопливая золотистая акула, принялся обхаживать ее так нежно, непривычно, изящно, как удается только морским обитателям. Она была очарована, и ее отклик вылился в изумительно прекрасный pas de deux[50] на волнах.

Внезапно он овладел ее нагим телом — с такой животной страстью, какую самки этой породы могут переносить только качаясь на волнах и мечтая, с наслаждением и болью, удовлетворением и яростью.

— Я не воспользуюсь моего чина бесцеремонностью, чтобы вас потревожить в дому, не предупреждая, мадам, — произнес субадар Индъдни, — но возлагаюсь на симпатию у нас. И к вам, доктор Шима.

— Вы так любезны, субадар, — улыбнулась Гретхен.