Владимир Перемолотов - Тесные контакты четвертого рода Страница 32

Резкое движение рукой и, едва слышно засвистев, «воробей» ушел в небо. В секунду он скрылся из виду, потерявшись на фоне звезд.

Расчет был прост. Если ракетчики всерьез контролируют эфир, то они засекут передачу с «воробья» и как-то отреагируют. Вот это «как-то» меня и интересовало больше всего. Что мы выдадим себя я не боялся — в том, что мы остались живы, сомнений у недругов быть не должно. А опасаться следовало одного — очередной ракеты, пущенной по пеленгу. Но это-то пусть. «Воробей» начнет передачу только поднявшись повыше.

Был и еще один плюс от «воробьиного» порхания.

Что такое неприятности, связанные с недостатком информации мы с Ченом отлично представляли. Именно поэтому нам нужна было хоть какая-то карта, хоть какой-то план окрестностей.

Да, конечно остатки транспорта, будь ночь посветлее, мы отлично увидели бы и отсюда, но вот все остальное загораживали деревья. Что было за ними, не знал никто, кроме тех, кто разъезжал по лесу на боевых киберах, а нам ведь предстояло туда идти. Лично мне очень не хотелось, чтоб все, что скрывал от нас лес, выяснилось бы в самый последний момент и стало бы для нас неприятной неожиданностью.

— Ну…

— Погоди.

«Воробей» поднялся довольно высоко.

Друг-китаец коснулся планшета, включая у информационного модуля режим активной локации, и аппарат дал феерическую картинку поверхности. Темнота, что висела над землей, нашего посланца совершенно не касалась. Умная техника сканировала поверхность во всех диапазонах: от оптического до инфракрасного и посылала картинку на наши планшеты.

Лес за рекой перестал быть черным монолитом. Он наполнился яркими пятнами отраженных сигналов. Самым ярким пятном, конечно, был корпус корабля, но вокруг лежало немало всякого интересного.

— Металл…

— Несомненно. Знать бы что это. Давай-ка поближе…. — я тряхнул шефа за рукав. — Пусть над лесом полетает… Вон там видишь как блестит многообещающе?

— Погоди. Сейчас.

Чен не торопился. Своё любопытство он, похоже, задушил и эмоциям, как и полагается хорошему начальнику, не поддавался. А может быть просто терпелка у него была больше моей.

Минут пять «воробей», поднимался все выше и выше, давая панораму реки и леса. Планшеты в наших руках стали похожи на самые настоящие карты на которой уместились и река и лес и даже каие-то развалины позади нас.

— Ну, хоть что-то, — наконец довольно сказал коллега. Он пальцем потыкал в планшет, обозначая места, где «воробей» засек скопления металла. — Груз-то как разнесло… Я полагаю это все из него повылетало…

— Груз? Вряд ли… Что он вез? Лабораторное оборудование?

— Вроде бы…

— Ну вот… А тут такие куски металла. Это, скорее всего, куски корпуса.

— Не знаю, не знаю…

— Ну, вот и узнаем… Давай теперь вперед. За реку. Вблизи поглядим нельзя ли там чем поживиться…

Чен не возражал. Картинка на экране сдвинулась. «Воробей» не спеша двинулся вперед, к лесу, где, как водится, и таилось все самое интересное.

Я добавил увеличение. Теперь под нами плыл лагерь. Огней там стало меньше, да и туземцы успокоились. Никто не бегал, не метался из края в край, не бряцал оружием.

— Перебесились.

— Скорее умаялись и отложили всё на завтра…

— Не все. Вон смотри!

Полтора десятка невооруженных людей чуть в стороне от лагеря то ли прыгали в такт, то ли плясали. Причем даже мне, постороннему человеку, видно было, что плясали явно для души — никого вокруг не было, да и в темноте, что лежала на земле, толком рассмотреть их из лагеря никто не мог.

Только все равно и смотреть-то было не на что. От такой пляски на душе становилось неуютно. Плясали людишки не просто так, а заунывно, нагоняя тоску.

— Самодеятельность… — пробормотал я. — Любители…

Я смотрел на плясунов, а они быстро уплывали за обрез планшета и вдруг… пропали. Планшет потемнел, и его залила та же темнота, что заливала мир вокруг нас. Я посмотрел на Ченов монитор, но и там ничего уже не было…

— Сигнал отсутствует, — сообщил информатор. — Сигнал отсутствует…

Не было ни вспышки в небе, не грохота. Просто в один момент наши планшеты погасли и все. Нам этого оказалось достаточно….

Сегодняшнее общение с ракетчиками не прошло даром. Наверное, мы оба подсознательно ждали чего-то такого.

Переглянувшись и, не сказав друг другу ни слова, мы бросились назад, испытывая одно на двоих простое желание — чтоб между нами и лесом как можно быстрее оказалась земляная толщина холма. Ломая ветки и не глядя под ноги, мы рванули оттуда, спинами чувствуя, как кто-то из здешних мерзавцев не спеша подкручивает верньеры, держа наши спины в перекрестье прицела…

Страх гнал нас метров двести, и остановились мы только тогда, когда уткнулись в непроходимую стену из колючих кустов на другой стороне холма. Чен врезался в них первым, отпрянул, заорал в голос и упал на землю. Я, сообразив, что дальше хода нет, рухнул рядом и прикрыл голову руками.

Страх нахлынул и подмял под себя. Он накатился словно волна, заслонив собой всё — звуки, запахи, мысли. Тело сжалось, ожидая приближающегося свиста и взрыва…. Но мгновения бежали, и ничего не происходило.

Ничего.

Еще минут десять мы лежали не решась подняться. Нахлынувший страх потихоньку куда-то пропадал. Напряжение уходило. Я с удовольствием выругался, разомкнул руки, сцепленные на затылке, и посмотрел на Чена. Из-за того, что я смотрел на него сквозь заросли травы он выглядел порезанным на несколько неаккуратных кусков.

Китаец перевернулся на спину и с усилием выдохнул из себя.

— Сволочи….Какие сволочи!

Гроздь белых цветов над ним колыхнулась, словно согласилась с нами и обдала медовым ароматом. Подниматься никто не торопился. Самое главное на сегодня мы выяснили: активное наблюдение за эфиром ракетчики все-таки ведут, но мы их почему-то не интересуем…. Гуманизм в них взыграл, что ли? Человеческая солидарность? От этой мысли откуда-то из глубины сознания появилась злость.

Поняв, что ракетчики себя проявлять сейчас никак не собираются, мы осторожно вернулись туда, где и остались наши НАЗы.

Тут все было по-прежнему — небо, лагерь, лес и река. Не было только геройски погибшего «воробья».

Если все то, что недавно произошло у реки, можно было бы назвать ничьей, то это было явное поражение. Нужно было что-нибудь сказать, чтоб оно не было таким позорным. Не важно что. Ругаться уже не хотелось — всякая ругань от слабости, но хоть слово… Раздражение щипало язык, словно газированная вода, только в голове было звеняще пусто.

— Да-а-а-а-а, — нашелся мой китайский друг, обуреваемый примерно теми же чувствами. — Не любят паразиты гласности…