Максим Курочкин - Аниськин и сельские гангстеры Страница 33

Костя встал. Ну как в таком виде идти за Еленой? И как добраться домой? Вязкая тина медленно стекала с его жалкой фигуры, ободранные руки и лицо горели от царапин и комариных укусов. Ладно бы, если это компенсировалось хоть каким-то результатом! А то вся добыча – это укрепившееся, но не доказанное подозрение Елены в пособничестве мужу.

Как ни ругал Костя деревню, но в данный момент особенность этого параллельного городу мира сыграла ему на руку. По крайней мере, Костя вспомнил, что и огород Анны Васильевны упирается в Нахойку. А через ее огород можно вполне удачно проскочить в свой двор. Дома-то смежные, не разделенные неприступными заборами!

Комаров уже не рисковал и двигался прямо по воде. Все равно ботинки пропали, а джинсы и куртка подлежали беспощаднейшей стирке.

Все плохое когда-нибудь заканчивается. Закончилось и Костино путешествие по побережью Нахойки. Проскользнуть незамеченным через огород Анны Васильевны ему удалось, двор тоже был свободен. Только Прапор монотонно клевал одному ему видимые продукты питания, да обиженный Мухтар горевал в своем углу. Тень легкого удовлетворения появилась на его физиономии, когда он увидел плачевный вид хозяина. А может, это Косте только показалось. Козлам обычно бывает безразличен внешний вид и одежда людей. Это только быки, по неподтвержденному преданию, симпатизируют людям в красном.

– Э-хе-хе, – раздалось с печки, как только Костя переступил порог родного дома, – это кто ж из твоих ухажерок тебя так уделал? Арька, Калерия или Василиска?

– Молчи, дед, – Костя был на грани нервного срыва, – а то ведь живо Анну Васильну крикну. Она тебя еще почище уделает.

– А я че? Я нече, – сбавил обороты дед, – у нас говорят: «Бьет – значит любит». Правда, это про мужиков обычно говорят, но твой случай – особый.

– Это в каком смысле? – начал звереть Комаров.

– В смысле, что одна Калерия семерых мужиков стоит, – не мог удержаться печной.

Смертоубийство предотвратил приход вышеобозначенной Анны Васильевны.

– Господи, Матерь Божия, Царица Небесная, – всплеснула руками она, – кто это вас так суродовал? Какой супостат на власть руку поднял? Да я сейчас Калерию позову, она вас живо ребелитирует!

– Не надо, Анн Васильн, – устало отмахнулся Костя, – это я на задании был, все нормально.

– А я-то и смотрю, время обедать, а тебя и след простыл. Я уж три раза рассольник грела, а тебя нет и нет. Я и чемодан проверила, не сбег ли в город. А то от нас все участковые бегут. Ну прямо как заколдован наш Но-Пасаран. Ты подожди, не садись обедать-то. Я как раз баньку с утра топила, горячая еще. Собирайся, а я все там приготовлю.

И Анна Васильевна, не слушая возражений, выскользнула за дверь.

Глава 9

Мухтар и эсмеральда

– Эх, сынок, – раздалось с печи, как только за Анной Васильевной захлопнулась дверь, – видать, опять проклятый Матерный Хат грядет, йети его через коромысло. Затравят тебя бабы, как есть затравят!

– Отстань, дед, и так плохо, – попросил Костя.

– Дык, я же со всей душой, – с печи свесились валенки, – нравишься ты мне. Другие участковые не нравились, я им даже не являлся. А вот тебе – явился.

– Тоже мне, Дева Мария, явился он мне, – фыркнул Комаров, стаскивая с себя словно приклеившиеся джинсы.

– Дева-то я не дева, это ты зря, а вот пользы от меня не меньше, чем от многодетной матери. Ты вот хорохоришься, а кто, кроме меня, тебя уму-разуму научит? Никто! Даже твой гороховый. Гороховый твой кто? Он телеагент, книжки читает, а обычаев наших сельских не знает.

– Телеагент? – кольнуло незнакомое определение Комарова.

– Ну, так тех, кто душевному разговору газету предпочитает и ложкой картошку жареную есть не умеет называют.

– Интеллигент, что ли?

– А я как сказал? Слушай, не мешай, я тебе глаза открываю, а ты мне замечания делаешь, – надулся дед.

– Ладно, продолжай, – усмехнулся Комаров.

Печной был настолько колоритен и забавен, что пакостное настроение потихонечку стало таять.

– Так вот, про Матерный Хат.

– Матриархат, – машинально поправил Костя.

– Это ученые его так называют, а мы называем – как есть. По его губительной для мужика русского сути. Не мешай. Вот ты заметил, что в Но-Пасаране бабы давно этот Хат установили? Тебя эта швабра Палашка заставила петуха принять, как ты не крутился. У меня орденов ведро, а я вынужден на печи скрываться от Анки как от фашиста какого. Причем заметь, от фашистов я не скрывался. Я их крошил, как огурцы на окрошку, а вот от Анки скрываюсь. Потому как Терминатор перед любой бабой русской отдыхает. Ты не смотри, что они мягкие, да теплые. Это все наружность. Ты учись внутрь зреть, ты их как рентгеном просматривай.

– Дед, можно я в баню схожу, а потом ты продолжишь? – попросился Костя.

– А я про че? – сорвался на фальцет дед, и реденькая бороденка его задралась кверху, – я как раз про баню! Ты думаешь, тебя туда мыться зовут? Дудки! Проверять будут. Палашка тебя от имени старух приняла, теперь девками испытывать будут. Ты, как наивный, с тазиком зайдешь, а они – дверь на замок, а внутри пяток девок позабористее. Справишься – прошел испытание, не справишься – позор тебе на всю оставшуюся жизнь. Еще и кличку специальную такую дадут.

Дед придвинулся поближе к Косте и что-то шепнул ему на ухо. Костя побледнел.

– Врешь, – с надеждой пробормотал он.

– А почему последний участковый сбег? Он на четвертой сломался, его по имени-отчеству никто и звать не стал! Все этим самым словом! Ты думаешь, что только мужики словоблудить умеют? Да мы просто повторяем то, что бабы сочиняют! У их, гадюк, выдумка любого мужика за пояс заткнет. А ты говоришь: «мягкие».

– Господи, – обхватил Костя руками голову, – неужели в деревне сохранились еще такие варварские обычаи? Я думал, что буду бороться с преступностью, а здесь – козлы, крапива и женщины. Нет. Долго я так не выдержу.

– Вот и я говорю – слабо вам городским супротив нас, деревенских, – тихо поддакнул ему печной.

Костя задумался.

– Это будет последнее испытание?

– И не надейся. Еще мужики тебя проверять будут, ребятишки и деды. Ну, с дедами-то проще будет. Я словечко замолвлю. А вот с пацанятами – держись. Главное, меня слушай. Я тебе присоветую.

– А сейчас что делать?

– А это самое и делай. Ружо наперевес – и в бой. Могу пособить, ежели боишься не справиться.

«Не ходить? – думал Костя, – в тазике помыться? Все равно подловят. Идти? Нет. Это испытание не соответствует моим морально-нравственным принципам. Я понимаю, бороться с сильным противником, доказывать превосходство своего интеллекта, ловкости, логического мышления, гибкости, силы. Но это… Я не могу. Не в смысле, не могу, но не могу себе позволить. Сам себя уважать перестану. И если струшу, откажусь от испытания, тоже не смогу прямо смотреть себе в глаза. Ладно. Пойду. Люди же они, хоть и женщины, поймут. Попробую их убедить, что это испытание не может показать истиной мужской силы, сила мужчины в голове, мышцах и снисходительности к женским слабостям и недостаткам, а не… В общем, они должны меня понять».