Пол Андерсон - Настанет время Страница 33

Дверь его дома была заперта, ставни опущены, и сквозь щели пробивался свет.

Он постучал, ожидая, что новая служанка, Евлалия, так, кажется, зовут ее, откроет дверь и впустит его. Она, конечно, удивится, увидев, что он так быстро вернулся, ну да черт с нею.

Заскрипели петли. Дверь открылась. В дверном проеме стоял бородатый человек в византийской одежде. Дуло пистолета в его руке показалось Хэйвигу огромным.

— Не двигайся, Хэйвиг, — сказал человек по-английски. — И не пытайся бежать. Помни, что женщина у нас.

Единственное, что напоминало о строгости византийских нравов в их спальне, была икона Девы Марии. Свет, проникающий через щели в ставнях, освещал стены, разрисованные яркими цветами и веселыми зверушками Ксения лежала в постели. Она была такая маленькая, такая худенькая в своей ночной рубашке. Кожа, обтягивающая ее хрупкие кости, была, как свежевыпавший снег, слегка окрашенный розовым рассветом. Губы ее пересохли, потрескались. Густые волосы разметались по подушке, с бледного лица смотрели огромные испуганные глаза.

Человек в одежде римлянина, которого Хэйвиг не знал, крепко и профессионально держал его за левую руку. Справа его держал Хуан Мендоза. Он был одет, как римлянин с запада, точно так же, как и Вацлав Красицкий, стоящий у постели Ксении.

— Где слуги? — автоматически спросил Хэйвиг.

— Мы пристрелили их, — сообщил Мендоза.

— Что?..

— Они не знали, что такое пистолет, и поэтому смерть не испугала их. Мы не могли позволить, чтобы они своими криками предупредили тебя. Заткнись.

Мысль об убитых слугах, о том, что их дети стали сиротами, оглушила Хэйвига. Его страдания усугубились, когда он услышал кашель Ксении.

— Хаук… — прохрипела она. — Нет, нет, Джой…

Она протянула к нему тонкие бессильные руки, но он не двинулся с места.

Широкое лицо Красицкого заметно постарело. Он сказал с холодным удовлетворением:

— Должно быть, тебе интересно узнать, что мы потратили много времени своей жизни, чтобы выследить тебя. Ты много задолжал нам, Хэйвиг.

— Но… к чему это вам?

— Не думал же ты, что мы оставим тебя в покое? И не только потому, что ты убил наших людей. Ты много знаешь, умен и поэтому опасен для нас. Мне поручили разыскать тебя.

«Они меня слишком переоценивают», — тупо подумал Хэйвиг.

— Мы должны знать, что ты делал все это время, — сказал Красицкий. — Прими мой совет и скажи правду.

— Но как вы?..

— Чисто детективная работа. Мы предположили, что эти греки дороги тебе, раз ты поступил так, и ты непременно вступишь с ними в контакт. Признаю, ты неплохо запутал следы. Но тем не менее мы сумели выследить тебя. Узнав от соседей, что твоя жена серьезно больна, мы стали ждать, когда ты выйдешь, зная, что скоро вернешься. — Красицкий посмотрел на Ксению.

Она содрогнулась и тихонько заскулила, как скулит собака по убитому хозяину.

— Ради Христа! — вскрикнул Хэйвиг. — Отпустите меня, дайте мне вылечить ее!

— Кто они, Джон? — спросила Ксения. — Чего они хотят? Где твой святой?

— А кроме того, — сказал Мендоза, еще сильнее заломив руку Хэйвига, — Пат Мориарти был моим другом.

Боль заполнила все сознание Хэйвига, и он как будто издалека услышал голос Красицкого:

— Если ты будешь хорошо себя вести, пойдешь с нами без шума, мы оставим ее в покое. Я даже сделаю ей укол, ведь, насколько я понимаю, в чемоданчике шприц и лекарства?

— Этого… недостаточно… пожалуйста… пожалуйста…

— Хватит! Я ведь сказал, что мы истратили на тебя целый год жизни. Не заставляй нас терять еще больше. К тому же мы рискуем. Слушая, ты хочешь, чтобы тебе сломали руку?

Хэйвиг вздрогнул и заплакал.

Красицкий выполнил свое обещание и сделал укол Ксении, но сделал неумело, и она вскрикнула от боли.

— Все хорошо, моя дорогая, все хорошо. Святые будут хранить тебя… — сказал Хэйвиг и повернулся к Красицкому:

— Дайте мне попрощаться с нею. Я сделаю все, что вы требуете, только дайте попрощаться.

Красицкий пожал плечами.

— О'кей, если ты поторопишься.

Мендоза и другой человек держали Хэйвига, когда он склонился над Ксенией.

— Я люблю тебя, — сказал он ей, не зная, слышит ли она его, охваченная болезнью и ужасом. Губы, которых он коснулся своими губами, были совсем не такими, какие сохранились в его памяти.

— Ладно, — сказал Красицкий. — Идем.

Перемещаясь во времени, — Хэйвиг потерял ощущение людей, держащих его. Они как бы стали частью его самого. Только мелькания света в комнате стали реальностью. Он видел, как Ксения исчезла, слышал ее крик, в следующее мгновение он уже увидел ее неподвижной, увидел, как кто-то вошел в комнату, затем там толпились люди, плачущие, воздевающие руки к небу… А затем в комнате стало пусто, в следующее мгновение в ней уже оказались другие, чужие люди…

Так что теперь при первой остановке он мог начать сопротивляться, но он смог обуздать себя. Нельзя прибыть в Ээрию с искалеченными телом и душой, нужно быть готовым ко всему, что придумает для него Калеб Уоллис. Нужно сохранить в себе способность мстить.

Но эти мысли мелькали у него в голове как нечто постороннее. Всю душу его затопила смерть Ксении. Он уже едва видел, как дом ее вспыхнул от пожара, когда турки взяли город, как затем город стал отстраиваться, как перед ним мелькали лица, лица, лица… до тех самых пор, когда город был стерт с лица земли гигантским взрывом. Они остановились среди радиоактивных развалин и полетели на самолете через океан, чтобы продолжить путешествие в будущее, где ждал их Сахэм. Но в душе не было ничего, кроме Ксении. Он видел, как она осталась одна умирать в пустой комнате.

Хотя в Ээрии стояло жаркое лето, камера башни, куда поместили Хэйвига, была сумрачная и холодная. В ней было пусто, если не считать умывальника, матраца и двух жестких стульев. Из единственного окна открывался вид на поля, где трудились крестьяне.

Металлический трос длиною в пять футов, прикрепленный к ноге, был прикован к кольцу, вмурованному в стену. Да, это был единственный способ удержать в заключении путешественника во времени.

— Садись, садись, — приказал Калеб Уоллис и пристроил свой широкий зад на одном из стульев вне досягаемости Хэйвига. Черная форма с эполетами, тщательно уложенные рыжие бакенбарды — все это подчеркивало его превосходство над Хэйвигом, который так и остался в древней одежде. На лице его были синяки, глаза обведены черными кругами.

Уоллис махнул сигарой.

— Я не очень зол на тебя, — сказал он, — я даже восхищаюсь твоей энергией, умом. Мне бы хотелось, чтобы ты использовал их для меня. Именно потому я приказал своим мальчикам дать тебе отдохнуть перед этим интервью. Надеюсь, твои нервы пришли в норму. Садись.