Михаил Грешнов - Волшебный колодец (сборник) Страница 33

— Мне казалось, — заговорил наконец Григорий, — что я блуждал в потемках бесконечно долго. Полная потеря чувства времени, понимаешь? Темнота не только поглощает свет и звук — она растворяет время. И это страшнее всего. Я провалился в бездну, меня охватил страх. Больше я ничего не помню, только бесконечный ужас падения… В космосе нелегко, но там хоть звезды, Борис. А здесь ничего, кроме страха. Как ты меня вытащил, не понимаю… Там, по-моему, нет и воздуха, не помню, чтобы я хоть раз вздохнул.

Бессвязная речь Григория ничего не объяснила Борису. Он протестовал каждой жилкой своего тела против положения, в котором они оказались. Кто-то или что-то играло ими, игра была слишком неравной и неизвестно, чем могла кончиться. Борис видел беспомощность их, двоих, перед неизвестной планетой, они ничего не могли сделать. Это бесило его и еще более ослабляло перед лицом неизвестного. Наконец он прямо поставил вопрос:

— Попали в ловушку?..

— Не знаю, Борис. Ничего не знаю. Пробиться сквозь темноту к ракете нам не удастся. Надо искать выход к спасению в чем-то другом. Если это ловушка, то чья, зачем?

Солнце неудержимо лезло к зениту. Сутки на планете были меньше земных на одну треть: восемь часов день и восемь часов ночь. Планета вращалась в плоскости экватора. Время было одинаковым на всех параллелях.

— Борис, — спросил вдруг Григорий.

— Что?

— Ты заметил, что двойники не дают тени?

Ни двойники, ни тополя, ни здания космопорта не отбрасывали и признаков тени.

— Чертова планета, — выругался Борис. — Одни загадки!

— А еще, Борис, — продолжал спрашивать Григорий, — ты хочешь есть или пить?

— Не хочу…

— А сколько прошло, как мы сюда прилетели?

— Сутки.

— Что же все это значит?

— Хоть убей… — начал Борис.

— Чужая жизнь, Борис. Разумная жизнь! Вот он каким получился контакт с инопланетной разумной жизнью.

Григорий высказал то, что обоим стало понятно чуть ли не с первого часа высадки на планету. Нелегко было признаться в этом во всеуслышание, признать, что никто из друзей этой жизни не понимает. В чем смысл бесконечного кружения двойников? Темноты и безвременья внутри зданий?.. Что представляют собой цветы?.. За два столетия поисков разума во вселенной у людей выработался некий воображаемый образец, стандарт разумного существа: братья по разуму чем-то должны быть похожи на людей, у них должны быть добрая воля, стремление к взаимному пониманию — сложился гомоцентризм. Правда, кое-кто в середине двадцатого века делал предположения, что носители разума не обязательно будут подобны людям, может быть, разум предстанет нам в виде плесени, пленки… Но такой взгляд не принимался всерьез. Утверждался и окончательно утвердился гомоцентризм. Тем более что за все годы люди так и не встретились с разумом в космосе.

— Тогда будем рассуждать прямо, — сказал Борис, — зачем этой жизни превращать нас в игрушку, в беспомощных слизняков?

— Может быть, она испытывает нас на разум, как мы выпутаемся из этого положения.

— Хочешь сказать — экзамен?..

— Нелегкий экзамен. И нам, чтобы хоть в какой-тo мере быть признанными, надо искать достойный выход.

— Какой?..

— Во-первых, не метаться как захлопнутым крысам.

— Гм… — ответил Борис. — Во-вторых?

— Не предпринимать ничего враждебного.

— Гриша, — вздохнул Борис, — будь у меня в руках нейтронный пульсатор…

Не успел Борис произнести эти слова, как в руках у него блеснуло оружие. Это не было призраком: пульсатор оттягивал руки, на нем была личная монограмма Бориса «БР»; спусковой крючок стоял на предохранителе — как был поставлен в ракете.

Борис растерянно глядел на оружие.

— Брось… — тихо сказал Григорий.

— Бросить?..

— Брось! — повторил Григорий.

— А что, — сказал Борис, — брошу. Никогда не поздно будет поднять.

— Не думай о нем, — сказал Григорий, уводя товарища в сторону. — Видишь ли…

Сказать в оправдание планеты можно было многое. Она могла уничтожить пришельцев по выходе из ракеты, могла не допустить корабль на поверхность. Могла, ознакомившись с непрошеными гостями, умертвить их, развеять на атомы, задавить тьмой. Все-таки она ничего такого с ними не сделала. Моделировала их до бесконечности, воплощала их мысли в зримые образы. В то же время планета не дала им погибнуть от жажды и голода. Почему они сыты, непонятно обоим. Все непонятно в этом удивительном мире. Почему над планетой нет облаков, а воздух не высушен, в нем нормальная влажность? Может быть, это сфера, футляр — жизнь спрятана в оболочку, как в скорлупу?.. Цветы — что они? Элементы энергосистемы, клетки гигантского мозга?..

— Как долго мы будем в этом плену? — спросил раздраженно Борис.

— Не знаю, — сказал Григорий.

— Что же нам делать?

— Ждать. И думать, как выйти из положения. Не теряя лица…

Борис засмеялся.

— Ждать у моря погоды…

— Возьми себя в руки! — сказал Григорий.

В эту ночь им не спалось.

— Когда за нами могут прилететь, Гриша? — спросил Борис.

Он лежал ничком на цветах. Было невыносимо видеть звезды, чувствовать себя пленником.

— Не раньше, чем через месяц, — ответил Григорий. Бориса он понял: в экспедиции поймут, что с ними что-то стряслось, прилетят на выручку. Времени уйдет не меньше месяца.

— Не выдержу… — угрюмо сказал Борис.

Григорий ничего не ответил.

— Не выбраться нам отсюда! — заговорил Борис, приблизив белеющее в темноте лицо к Григорию. — Чувствую, как за мной наблюдает что-то огромное, миллионоглазое, изучает, щупает, читает мысли. Может убить, может помиловать, оставить вот так, в плену, забыть обо мне. Лучше тысячу раз погибнуть в космосе, врезаться в астероид — там все понятно. Но быть беспомощным кроликом… не выдержу, Гриша.

— Спи! — коротко ответил Григорий.

Борис уткнулся в руки лицом. Слышно было его тяжелое дыхание. Григорий не мог утешить товарища.

Он видел безвыходность положения, жуть, окружавшую их со всех сторон. В темноте все так же кружили призраки, подходили к ним, ложились бесшумно рядом — каждые двенадцать минут. Григорий пытался не глядеть по сторонам, но у него уже сложился этот двенадцатиминутный ритм. Григорий открывал глаза и вздрагивал всякий раз, когда очередной двойник склонялся над ним. Действительно, можно рехнуться. Собрав волю, Григорий приказал себе: спи!

Кажется, ему удалось вздремнуть. Но тут же едва слышный шорох разбудил его. Открыв глаза, Григорий увидел, как поднялся Борис, постоял, а потом пошел в темноту.

— Боря! — окликнул его Григорий.