Алекс Клемешье - Квартирный вопрос (сборник) Страница 33

Ехать хотели все, и ехать быстро.

Как выяснилось в ходе капиталистического соревнования, быструю езду по магистралям Рынка любил не только русский поставщик и производитель, и щедрость оказалась вдруг непременной чертой не одной лишь загадочной русской души. Щедрость поощрялась самым действенным образом: простой арифметической прогрессией. Больший взнос позволял вносителю покрыть большую часть рынка услуг, и ограничений на материальное выражение готовности поставщиков служить вящему благу Державы не существовало.

Чиновничий аппарат захлебнулся в потоке хлынувших сквозь его цепкие пальцы материальных благ. Взяточничество самовыродилось и кануло в Лету, превратившись в инструмент государственной политики. Потребитель потреблял, Потребитель делался всё разборчивее, Потребитель привередничал. Поставщик лез из кожи вон в бесконечной борьбе за себя, проявляя чудеса нечеловеческой щедрости и обеспечивая безостановочный приток средств в казну. Государство же, снисходительно улыбаясь конкурентному копошению у подножия своей Башни из слоновой кости, холило и лелеяло Потребителя, гладя его по миллионам смышленых голов и ежеминутно увеличивая соцпакет. Между терминами «гражданин» и «Потребитель» всё прогрессивное человечество давно уже поставило знак равенства.

Пустив козла поставщиков услуг в огород отечественного Рынка, Держава ухитрилась сделать конкуренцию действительно двигателем прогресса, не отдав Потребителя на растерзание акулам бизнеса, а обеспечив его всеми мыслимыми свободами, главной из которых стала Свобода Выбора — пусть и касалась она лишь сферы услуг и материальных ценностей. Законодательным актом проведя в жизнь ограничение на срок службы изделий (действия предоставляемых услуг) и приведя основную массу материальных ценностей к знаменателю одноразовости, Держава тем самым предельно обострила конкурентную борьбу поставщиков за Потребителя, обескровив их и заставив сосредоточиться исключительно на этой борьбе, превратив ее в бесконечное соревнование умов и технологий.

Технологии, сказочно подешевев, позволяли рядовому обывателю уже после минимального инструктажа пользоваться такими благами цивилизации, которые не снились и богачам прошлого; подобные волшебству, они наделили Потребителя возможностями, доступными ранее лишь богам. Будучи настоящей магией, уже через поколение они воспринимались как должное, и сложно было представить, что когда-то — совсем недавно — мир был совершенно иным. И уж вовсе невозможно было представить себе будущее этого мира без технологических чудес…

Вот тут-то и крылся подвох.

Подсадив всю страну на иглу сверхдешевой и сверхпростой технологии, сделав Изобилие неотъемлемой частью повседневности, Государство оставило последнее слово за собой, монополизировав производство и поставки пены.

Универсальный многофункциональный самоорганизующийся квазиживой субстрат — или, в просторечии, пена — стал для Державы лучшим гарантом экономической, политической и общественной стабильности из всех, придуманных ранее.

Пена стала связующим звеном между самой смелой мыслью и ее материальным воплощением. Роль производителя отныне свелась лишь к придумыванию всё новых катализаторов — матриц, заставлявших пену самоорганизовываться во всё, что только можно было пожелать.

Основой технологии производства матриц была всё та же пена.

Пена стала флогистоном и философским камнем для технологии своего времени. Технологии, лишь неуловимо отличающейся от алхимии и магии прошлого — и позволившей человеку достичь с ее помощью того, что ни магия, ни алхимия так и не смогли ему даровать.

Наступила Эпоха Изобилия.

Вцепившись в перила на высоте доброй полусотни этажей, Влад задумчиво озирал раскинувшийся перед ним мегаполис, когда робкое сухое покашливание за спиной вернуло его в реальный мир.

— Владушка, касатик! — услышал он надтреснутый старушечий голос и, заставив себя улыбнуться, обернулся навстречу Прошлому.

Клавдия Львовна Кунц, ровесница века, зябко куталась в дырявую ветхую шаль, наброшенную на щуплые плечи поверх выцветшего балахона с изображением каннибала, оскверняющего действием опрокинутый крест. Теряющиеся в лабиринте морщин на сухоньком личике подслеповатые глазки ласково смотрели на Влада, бескровные губы мило улыбались. Седые волосы собраны в нелепый пучок; на ногах — яркие полосатые гетры и неизменные тапочки.

Заставлять себя улыбаться Владу больше не приходилось. Получалось само собой — как и всегда при встрече со старушкой.

— Доброе утро, Клавдия Львовна, — бодро поздоровался Влад. — Как ваше здоровье?

— Не дождетесь! — дежурно отшутилась соседка, хитро блеснув глазами из-под тяжелых совиных век. — Куда в такую рань собрался? Мне-то, понятное дело, по старости да глупости не спится. Выспалась, видно, за жизнь-то… А ты-то чего ж?..

— Работы много, Клавдия Львовна. Сроки поджимают, — ответил Влад.

— Совесть, поди, спать спокойно не дает? — прищурилась старушка. — В твои годы только совесть спать и мешает… если есть она.

— Ваша правда, — не стал спорить Влад.

И впрямь, стоит ли отрицать очевидное, даже если понимаешь это только по указанию со стороны?

— Переживаю. Команду подвести боюсь.

— Тебе ли переживать, кудеснику? — притворно изумилась старушка. Вышло это у нее несколько льстивее, чем следовало бы, и Влад привычно насторожился. — На чаёк не зайдешь?

Влад скосил глаза на хронометр и покачал головой:

— Не успеваю, уж не серчайте, Клавдия Львовна. В другой раз с удовольствием.

На самом деле в посещениях сумрачного, похожего на склеп логова этого живого пережитка прошлого, под завязку набитого старой — деревянной еще! — мебелью и воспоминаниями, приятного было мало. Тоска, овладевавшая Владом во время этих визитов, граничила по силе своей с тоской смертной, неизменно погружая его на день-другой в пучины депрессии. Но старушка была настойчива и одинока, и Влад по доброте душевной иногда соглашался. Сейчас он благодарил небеса за то, что для отказа есть не повод даже, а причина.

Старушка заметно погрустнела, и Влад, не выдержав, спросил:

— Что случилось у вас, Клавдия Львовна?

— Ах, молодой человек! — махнула та сухонькой ручкой. — Чаю зову попить, а чайник-то и издох… Думала, может посмотришь заодно, поправишь чего… Ну да ладно. Ступай уж, торопыжка…

Она повернулась, чтобы уйти, но Влад придержал ее за рукав балахона. Обернувшись, соседка с надеждой посмотрела ему в глаза.