Джонатан Летем - Пистолет с музыкой Страница 33

— Нет таких.

Я подошел поближе, чтобы видеть монитор.

— Вы неверно набрали. Не «ФонеНблюм». Одно «эн».

На этот раз я внимательно следил за его руками, и он знал это. На экране высветились имя и известный мне адрес в холмах. Черт, я мог так и уйти из офиса, не догадавшись об этой связи.

— Какое совпадение, — произнес я. — Должно быть, он и заказывал эти синьки. Наверное, у него застопорилось что-то со строительством, вот вы и забыли. Но имя осталось в ваших списках Кстати, что вы делаете с этими именами?

— Просто храним их на всякий случай, — неуверенно сказал он.

— К счастью, для меня. Давайте-ка посмотрим, не хранятся ли у вас и чертежи, ладно?

Тут я заметил в нем некоторую перемену. До сих пор наш разговор напоминал беседу двух бесплотных душ. И вдруг мы вернулись в свои тела и оценивающе посмотрели друг на друга. Я был не выше Бэйзуэйта, хотя на несколько фунтов тяжелее. Не то чтобы мы готовы были броситься друг на друга, и все же физический аспект начал играть некоторую роль в происходящем.

— Я не уверен… — осторожно произнес он.

— Давайте посмотрим. — Я обошел его стол и положил пальцы на клавиатуру, для чего мне пришлось слегка отодвинуть его плечом. — Индекс, — объявлял я вслух команды. — Клиент. Файл. Фонеблюм.

На экране появился набор чертежей.

— Вот. — Я отступил на шаг от компьютера. — Вы предположили, что такой проект предназначен для башкунчиков. Это похоже на мое описание?

— Да.

— Вы чертили это?

— Мы чертим тысячи проектов…

— Ладно, ладно. Вы помните Фонеблюма?

— Нет, — слишком быстро, слишком твердо.

— Что, если я скажу, что эти чертежи найдены в руке убитого человека?

Бэйзуэйт тяжело дышал.

— Я отвечу, что хотел бы связаться с Отделом прежде, чем скажу что-нибудь еще. Я не силен в вопросах и ответах.

— Ладно, это я придумал. Успокойтесь, — рассмеялся я. — Мало кто силен в этом, так что не переживайте.

Я сообразил, что ничего, собственно, не узнал. Чертежи я видел и раньше, разве что связь подтвердилась. Выкручивание рук Бэйзуэйту не даст мне больше ничего. А если приспичит покрутить еще, я всегда смогу вернуться. Никуда он не денется.

Я достал из кармана визитную карточку.

— Позвоните мне прежде, чем будете звонить в Отдел. Я работаю, пытаясь вытащить парня из морозильника, и принимаю любую помощь. Если вы или ваш партнер вспомните что-то…

Я положил карточку на стол и забрал свою лицензию. Бэйзуэйт взял карточку и убрал ее в ящик стола. Его лицо ничего не выражало.

Я вышел, поклонился секретарше и прошел через пещеру из литого стекла к выходу. Отсветы полуденного солнца на хаотичных стенах офиса почти нравились мне — туманные, расплывчатые, словно какой-то подводный сон. Я вышел в коридор и вызвал лифт.

Бульдог подогнал мне машину, я выехал на солнце и остановил ее на соседней улице. Я достал из бардачка зеркальце и принял пару понюшек свежего порошка, первые сегодня. Как результат, в моей памяти всплыли события двух последних дней: кенгуру под дождем, Моргенлендер у меня в офисе и — главное — Энгьюин в баре «Вистамонта». Порошок должен был бы отвлечь меня, но, наоборот, только обострил чувство беспокойства.

Было в этом деле что-то недоброе. Оно заполнило всю мою жизнь, хуже того, оно свилось в тугой клубок, к которому непонятно, с какой стороны подступаться. На этом деле я лишился большей части моей кармы, а мой клиент уже лежал замороженный. Я подумал о Челесте Стенхант и Кэтрин Телепромптер и решил, что в придачу я утратил чувство реальности.

С этой радостной мыслью я убрал зеркальце, захлопнул бардачок и тронул машину с места. Пора проведать башкунчиков. Точнее, одного конкретного башкунчика.

Глава 20

Телеграф-авеню в Окленде представляет собой свалку, а, если и имеются исключения, беби-бар на Двадцать третьей улице к ним никак не принадлежит. Бар занимал первый этаж заброшенного отеля. Фасад — когда-то благородный темный кирпич — был настолько изъеден эрозией, что напоминал археологические раскопки. Окна второго этажа были заколочены жестяными листами, а в витрине собственно бара громоздились с незапамятного Рождества запыленные картонные Санта-Клаусы. Должно быть, башкунчики спали наверху, когда не имели желания возвращаться домой к родителям, — а судя по тому, что я наблюдал на Кренберри-стрит, они редко имели такое желание. Я рассчитывал застать в баре Барри Гринлифа и надеялся, что он окажется достаточно трезвым для разговора. Если Барри похож на тех башкунчиков, с которыми мне приходилось иметь дело раньше, основным его занятием должно являться беспробудное пьянство с целью противопоставить что-то неприятным побочным эффектам эволюционной терапии. Пить в беби-баре обычно начинают с раннего утра.

За исключением мерцающих огоньков в окне и скрипучих звуков музыки, признаков жизни в доме не наблюдалось. Впрочем, по сравнению с окружением и это казалось чуть ли не гостеприимным. Я ступил в тень входа и подергал дверь. Она была заперта. Я подергал сильнее, дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул башкунчик, на лысой голове которого плясали зайчики огней бара. На нем был красный джемпер с вышитой на груди желтой рыбкой. За ухом красовалась сигарета.

— Покажь документ, — пропищал он.

— Что?

— Документ, приятель. Возраст у тебя не наш.

Я показал ему лицензию. Башкунчик взял ее, закрыл дверь, и я услышал, как он громыхнул щеколдой.

Прошло минуты две, и до меня дошло, что я только что отдал тот самый клочок бумаги, из-за которого минувшей ночью дрался с инквизитором. Я несколько раз постучал в дверь кулаком, потом врезал ногой.

Я уже собирался высадить дверь плечом, когда она снова приоткрылась. В щель высунулся другой башкунчик со словами: «А ну прекрати».

Я ухватился за край двери и, оттолкнув его, вошел в бар.

Навстречу мне повернулся ряд лысых голов за стойкой, еще несколько группок кучковались за столиками. Помещение кишмя кишело башкунчиками. В жизни не видел столько сразу. Если честно, я надеялся, что их вообще меньше. Интерьер бара, как и витрина, был украшен запыленными реликвиями древнего праздника, явно унаследованными от предыдущего владельца заведения; красномордый ирландец с кружкой пива, подмигивающий Санта-Клаус в санях, запряженных мрачным оленем, и флаг Нью-Йорка с надписью «2008! Выпей у Эла!». Неоновые надписи тоже были покрыты толстым слоем пыли, а та, что находилась на стене за стойкой, мигала, словно машина «скорой помощи». В задней комнате грохотала музыка.

Я огляделся в поисках башкунчика, забравшего мою лицензию, но его здесь не было, а, если он и был, я не мог углядеть его в толпе. Тот, которого я уронил, входя, уже поднялся на ноги и, проскочив мимо меня, словно мимо неодушевленного столба, исчез в задней комнате. Я подошел к стойке и сел. Нельзя сказать, чтобы беседа в комнате до сих пор была оживленной, теперь она окончательно стихла.