Сергей Снегов - Экспедиция в иномир Страница 33

Ко мне потянулись и другие руконожки. Я сверкал и дымился, весь утыканный щетиной фиолетового пламени, — и сейчас с удовольствием рассматриваю стереографию, запечатлевшую меня в таком состоянии: Мне в тот момент казалось, что попытка погрузить незнакомца в электрическое пламя является местной формой приязни и доброжелательства.

Я легонько тронул своим разрядом ближайшего ропуха. Он был мгновенно сражен. Он оседал, беспомощно уменьшался, валился наземь, как водородный шар, напоровшись на гвоздь. Все в нем сморщивалось, тело превращалось в бесформенный мешок, упругие руконожки обвисали веревками, две головы становились тряпичными масками.

Через минуту на почве лежало нечто бесформенное и плоское — комочек кожи, распяленный на четырех погасших гребнях, беспорядочно завалившиеся острия корон… Ропух был будто высосан одним духом.

Еще удивительней было поведение его товарищей. Они не отшатнулись и не кинулись на помощь, а по-прежнему густо посверкивали и пощелкивали электричеством.

— Это сделал не я, — пробормотал я, оправившись от изумления.

— Это сделал ты, но ты, конечно, не хотел такого результата, — спокойно возразил Артур. — И сейчас я думаю…

— Что за чертовщина, надо их задержать! — раздраженно крикнул Николай, вырываясь в оптическое пространство. — Они удирают, словно ничего не произошло!

Оба ропуха не удирали, а неторопливо отлетали. Выявившийся из невидимости Николай в два прыжка нагнал их, хотел схватить за плечо ближайшего, но промахнулся и ухватил лишь за развевающуюся руконожку. И в тот же миг тяжкое содрогание свело почву. Один из небоскребов, закрывавших небо, стал разваливаться на куски. На нас посыпались искрящие осколки.

— Экран! — скомандовал я, защищаясь ротонным барьером.

Николай еле успел скрыться в невидимости. Потрясенные, мы молча следили за разразившейся катастрофой. Нам уже представлялось, что город уничтожен, так мощны были повторные толчки, так плотно вздымавшееся пламя.

Но когда утихли истребительные силы, вокруг снова виднелся город — выраставшие в отдалении, смыкающиеся над головами здания. Но то был изменившийся город — многие дома лежали в развалинах.

— Это сделал ты, Николай, — хмуро сказал Артур. — И в отличие от нашего капитана, у тебя нет оправдания.

Николай боялся смотреть на нас. Жак заметил, что катастрофа в городе перепугала Иа не так, как гибель ропуха. Вариал, внятно пульсируя, умолял отойти от оболочки ропуха, по-прежнему валявшейся неподалеку. «Тод ухватит! Тод ухватит!» — смятенно твердил Иа.

— Ладари, кажется, не только воины, но и дворники Тода. — Артур показал на суету у одного из разрушенных зданий.

Там копошилось с десяток таких же конусоголовых, какие недавно утащили Иу. Ладари проворно убирали остатки разрушений, двое потащили оболочку ропуха. Нас, скрытых экранирующими полями, они не обнаружили.

3

— Что дальше? — такой вопрос я поставил перед товарищами. Я не скрывал, что озадачен и огорчен, ибо ощущал на себе неведомую вину за гибель мирного ропуха. — В этой стране следствия несоразмерны причинам. Слово приветствия вызывает гибель, похлопывание по руке обрушивает дома. Если недавно мы бились над загадками статистической логики, то сейчас, похоже, попали в мир, где логика полностью отсутствует. — Я посмотрел на усмехнувшегося Артура. — Кажется, ты не согласен?

Артур сдержанно возразил, что такое наивное рассуждение странно слышать от рассудительного капитана экспедиции, к тому же наделенного способностью к вспышкам фантазии, — он намекал на мою идею, что вариалы — материализованные мысли. Логика у ропухов по первым признакам ближе к аристотелевой, чем у вариалов, так как здешний мир предметней мира вариалов. А если следствия мало соответствуют причинам, то дикарю, нажавшему кнопку и вызвавшему атомный взрыв, тоже вообразится, что огромное следствие — взрыв — не соответствует крохотной причине, легкому нажатию пальца. Мы в этом мире пока подобны дикарям. Надо терпеливо докапываться до смысла всякого явления и — прежде всего, важнее всего — разгадать природу таинственного Тода.

— Как ни возмущается Николай, лучший способ — и дальше бродить невидимками, — без энтузиазма постановил я. Мне все больше была не по душе роль невидимых соглядатаев: одно дело с осторожностью проникнуть в новое место, другое — обречь себя на роль лукавых призраков.

Мы опять зашагали по городу, осматривая дома. Вскоре мы открыли, что приняли за окна осветительные приборы — такую же стену, но только светящуюся. В воздухе извивались ропухи, ладарей больше не было видно. Ропухи выскакивали из темных труб, уходивших в недра здания, и, просверкав гирляндами огней и фейерверками искр, скрывались в других трубах.

— Будем следовать за ними, — сказал я.

Я проскользнул в отверстие одной трубы: пришлось повозиться, пока я прокарабкался в залитый светом зал. Жак измучился еще больше: он был крупнее и к тому же опекал снова впавшего от страха в полную апатию Иа.

Посредине зала передвигалась лента, заполненная тельцами ропухов без рук и ног. Вдоль ленты суетились ропухи. Одни взрезывали в безжизненных тушках отверстия, а другие вытаскивали из ящиков отдельные руконожки и поспешно заделывали их в тельце: рабочие у конвейера были сборщиками детей, своеобразными папашами и мамашами, а этот производственный цех — новым вариантом родильни. Правый говорил именно о таком, на конвейере, производстве ропухов.

В зале мощные электростатические поля создавали грозовую атмосферу. Вокруг корон ропухов метались огни Эльма, сухо пощелкивали короткие искры, непрерывно срывающиеся с остриев на гребнях.

Временами с карнизов и потолка низвергались молнии — на секунды становилось легче. Но быстро нарастали новые поля, и, пока их не разряжала очередная молния, духота сгущалась. То один, то другой ропух взлетал вверх и делал по залу круг, выбрасывая из себя накопленное электричество. Когда острые зелено-красные огни смягчались до фиолетового свечения, ропух опускался на старое место у конвейера.

Один вдруг отделился от других и стал быстро сморщиваться из тела в мешок. Не прошло и минуты, как на полу валялась лишь оболочка — две маски вместо голов, обмякшие руки и ноги, ниточки высосанных руконожек, кожаная наволочка бывшего туловища, распяленная на погасших жестких гребнях, две погасшие короны…

И снова ропухи отнеслись к гибели товарища как к заурядному происшествию. Соседи лишь немного отодвинулись. А вскоре набежали ладари, убрали мертвую оболочку — и хлопотня у конвейера продолжалась с прежней интенсивностью, и так же мерно трещали разряды, так же сотрясали грохотом периодически проносящиеся молнии.