Блейк Крауч - Сосны. Город в Нигде Страница 34

Подергал браслеты, цепочки натянулись, кисти рук посинели.

Мука мученическая.

Он ослабил напряжение и дернулся назад достаточно сильно, чтобы сталь браслетов впилась в запястья. На левом наручник рассек кожу, забрызгав простыню кровью.

Ноги свободны.

Перебросив правую через боковые перила, он напрягся изо всех сил, стремясь дотянуться до стены, но не достал на целых три дюйма.

Откинувшись обратно на каталку, Итан холодным, пристальным взором впервые поглядел на то, в какой глубокой и темной жопе оказался – накачан наркотиками, скован, и его вот-вот покатят в операционную, где сотворят с ним бог знает что.

Он вынужден был признать, что когда в последний раз очнулся в больнице и беседовал с доктором Дженкинсом, то прошел через полосу неуверенности в себе, недоумения, страха, что, быть может, действительно получил какую-то травму, сказавшуюся на нем неврологически.

Исказившую его восприятие людей, пространства и времени.

Потому что все происходящее в Заплутавших Соснах – полнейшая бессмыслица.

Но эти последние несколько минут – социопатическое поведение медсестры Пэм, их нежелание внять его отказу от хирургического вмешательства – стали подтверждением: он в полном порядке, если закрыть глаза на тот факт, что жители этого городишки хотят причинить ему вред.

Он уже пережил немало страха, ностальгии и безысходности с момента прибытия в Заплутавшие Сосны, но сейчас рухнул на дно бездны полнейшего отчаяния.

Вполне может быть, по ту сторону этих дверей его подстерегает смерть.

Больше никогда не увидеть Терезу. Никогда не увидеть сына.

Одной лишь возможности подобного было достаточно, чтобы слезы навернулись на глаза, потому что он их подвел. Подвел их обоих в очень многих отношениях.

Своим физическим отсутствием. Своим эмоциональным отсутствием.

Подобная степень ужаса и раскаяния до сих пор коснулась его лишь однажды в жизни – Аашиф и голанские трущобы.

Линчи.

Теперь страх начал пожирать его целиком, притупляя способность перерабатывать информацию и адекватно реагировать.

А может, дело в наркотике, наконец-то прорвавшемся через гематоэнцефалический барьер и захватившем контроль?

Он думал: «Боже, только бы не сломаться сейчас. Надо сохранить контроль».

Услышал скрежещущий визг дверей лифта, открывающихся позади него, затем приближение мягких, быстрых шагов.

Попытался вывернуть шею, чтобы увидеть подходящего, но когда это удалось, каталка уже пришла в движение – кто-то катил его назад, к лифту.

Он уставился на красивое, знакомое лицо, и выпуклые скулы тотчас воспламенили искорку узнавания. В его нынешнем состоянии потребовалось добрых пять секунд, чтобы опознать в ней пропавшую барменшу из паба.

Докатив его до кабины лифта, она не без труда загнала каталку внутрь.

Надавила одну из кнопок.

Лицо ее осунулось и побледнело, с надетого на ней темно-синего пончо на пол капала вода.

– Давай же, давай. – Она все давила пальцем на горящую кнопку B.

– Я вас знаю, – проговорил Итан, но все никак не мог припомнить ее имени.

– Беверли. – Она улыбнулась, но явно была вся на нервах. – Так и не получила обещанные громадные чаевые. Господи, вид у вас ужасный.

Двери начали закрываться – очередной длинный, стенающий вереск, хуже, чем железом по стеклу.

– Что со мной происходит? – спросил он, пока шкивы тужились опустить кабину.

– Вас пытаются повредить в уме.

– Зачем?

Приподняв пончо, она выудила из заднего кармана джинсов ключ от наручников.

Пальцы ее дрожали.

Потребовалось три попытки, прежде чем она в конце концов попала ключом в скважину.

– Зачем? – повторил Итан.

– Поговорим об этом, когда будем в безопасности.

Браслет со щелчком открылся.

Сев, Итан выхватил ключ у нее из руки, взялся за второй.

Лифт ползком тащился от четвертого этажа к третьему.

– Если он остановится и кто-нибудь войдет, будем драться. Вы поняли? – спросила Беверли.

Итан кивнул.

– Мы ни в коем случае не можем позволить им забрать вас в эту операционную.

Второй браслет отскочил, и Итан слез с каталки. Чувствуя себя на ногах довольно твердо, ни малейших признаков воздействия наркотика.

– Бежать сдюжите?

– Мне только что что-то вкололи. Большое расстояние покрыть не смогу.

– Блин.

Звонок над дверьми лифта дилинькнул.

Третий этаж.

Спуск продолжился.

– Когда? – уточнила Беверли.

– Пять минут назад. Но инъекция внутримышечная, а не внутривенная.

– Какое средство?

– Не знаю, но слышал, как говорили, что я впаду в беспамятство через десять минут. Ну… теперь скорее восемь или девять.

Кабина дотащилась до вестибюля и продолжила нисхождение.

– Когда дверь откроется, – проговорила Беверли, – сразу налево, до конца коридора. Там в конце дверь, которая выведет нас на улицу.

Лифт конвульсивно остановился.

Долгое мгновение двери не шевелились.

Итан перенес вес на носки, готовясь вынестись в коридор, если их кто-то поджидает. Адреналин наэлектризовал организм бодростью, как всегда перед самым боевым вылетом, когда уже раскручивались винты.

Дверь со скрипом приоткрылась на дюйм, заклинилась на десять секунд, а затем медленно проскрежетала до конца.

– Погодите, – шепнула Беверли. Переступив порог, осторожно выглянула. – Чисто!

Итан вслед за ней вышел в длинный пустой коридор.

Коридор с выложенным из линолеумной плитки шахматным узором протянулся по меньшей мере на полторы сотни футов до двери в дальнем конце – чистенький, без единого пятнышка, тихо сияющий под резким светом люминесцентных ламп.

Хлопок двери вдалеке заставил их застыть как вкопанных.

Послышались шаги, хотя, сколько человек приближается, на слух не скажешь.

– Идут вниз по лестнице, – шепнула Беверли. – Пошли!

Она повернулась и побежала в противоположном направлении, Итан – за ней, пытаясь не слишком громко шлепать босыми ногами по линолеуму и кряхтя от надрывной муки – наверное, в изувеченных ребрах.

Они уже были у пустующего поста медсестры, когда дверь позади них в дальнем конце коридора с грохотом распахнулась.

Беверли поддала ходу, повернув и рванув по одному из поперечных коридоров, Итан тщился поспеть за ней, рискнув на бегу искоса оглянуться, но оказался за углом слишком быстро, чтобы что-либо разглядеть.

Это крыло пустовало и было вполовину короче.