Леонид Кондратьев - Проблемы космического масштаба Страница 34

А ещё эксперта, работающего на месте происшествия, беспокоили кошки. Он сам не мог понять, что было не так в паре животных, постоянно крутившихся где-то рядом несмотря на все попытки прогнать их, но они вызывали смутное чувство беспокойства.

- Такое ощущение, что они задумали что-то нехорошее - пробормотал эксперт, бросив взгляд на словно ухмыляющуюся кошачью морду. - И следят...

- Это точно - где-то совсем в другом месте согласилась рыжая зеленоглазая девушка.

Перенос всех вещей и их более или менее равномерное размещение в малом объеме моей квартиры было проведено по всем параграфам военного искусства - быстро, нагло и по Суворовски - с выдумкой. Во всяком случае о содержимом антресолей, так и оставшемся неизвестным мировой науке, уже можно было не переживать. Лично я застал лишь зеленые отблески, отразившиеся на раскрытой двери прихожей, и был удостоен лицезрения довольно потирающей руки Аюни. Дальнейшее рассмотреть помешал покоящийся на моих руках груз, закрывавший почти весь обзор. Ну и слава всем богам - еще не известно с какой там радиацией или полями возилась эта сумасшедшая. А содержимое антресолей... ну что ж - мне мой рассудок и здоровье бренного тела как то важнее насыщения своего любопытства.

Ну а после того, как все более или менее разложились, весь наличный состав как-то сам собой устремился к единственному источнику еды в квартире - к холодильнику. И между прочим, их привередливое высочество так же соизволило почтить наше общество своим присутствием. Не знаю как там с излишней привередливостью, но против чая, бутербродов с ветчиной и сыром, а самое главное полулитровой банки с отличнейшим клубничным вареньем возражения не возникло ни у кого. Тем более что варенье действительно было очень вкусное. Я конечно не Карлсон, но по моему непредвзятому мнению, соседка баб Зина как минимум имеет третий дан в вареньеведеньи. А именно у неё банка и была получена за ремонт древнего как сама жизнь телевизора.

- Между прочим, - поинтересовался я, обращаясь к пиратке - что за вопли были с утра?

Лайна пожала плечами.

- Спроси у Анасии. По-моему, это её рук дело.

Я вопросительно взглянул на рогатую, с аппетитом уплетающую уже пятый бутерброд с вареньем.

- Я посфо жахъяуа - сообщила да.

- Это ещё что за демоническое заклинание? - хмыкнул я. - Прожуй сперва.

- Я просто заглянула к соседу - пояснила рогатая, проглотив. - А он орать начал...

- Заглянула? - нахмурился я. - Как?

Вместо ответа она, облизнув пальцы, поднялась со стула и... проплыла сквозь стену. А затем с этой стороны стены высунулось её лицо.

Я прикрыл лицо рукой. Вздохнул.

- Я тебя очень прошу... Не делай на виду у других людей ничего подобного, хорошо? Не летай, не проходи сквозь стены, и так далее.

- Почему? - задала она идиотский вопрос.

- Потому что люди так не могут.

- Ну и что?

- Объясняю проще. Если не будешь слушаться, варенья больше не получишь - съязвил я.

- Так бы сразу и сказал - отозвалась девушка и, проплыв обратно сквозь стену, вернулась на своё место за столом.

Отставив от себя так и не пригубленную кружку с чаем, я с какой-то внутренней тоской окинул взглядом чинно уничтожающих запасы съестного девушек. Ну не знаю - что-то пробило... не сказать, что бы это был мрачняк или какая-то депрессия - нет... просто иногда бывает - где-то далеко-далеко, за синими морями и зелеными лесами умер последний кашалот. Старый, с потертой временем шкурой, изрубленной винтами китобоев и утыканной сломанными гарпунами. И на душе стало паршиво, так паршиво, что даже истошный вой или, не дай бог, недельный запой как у соседа снизу, не исправят эту терзающую душу грусть. И не сказать чтобы я переживал за себя, да нет - просто смотря на дурачащихся и смеющихся инопланетянок, беззаботно расположившихся на моей кухне, я на какой то момент, на мгновение ощутил себя старым... очень старым и уставшим...

Убирающая гриву своих серебристых волос от блюдечка с вареньем и с независимым видом подтягивающая к себе еще один «сиротский» бутербродик пиратка и, как она сама выражается, «свободный предприниматель» Лайна, в чьих смеющихся фиолетовые глазах нет-нет да мерцает нечто такое... не на виду - где-то там в глубине, в стылой глубине...

Её высочество, аристократически отпивающая мелкими глоточками чай, пытающаяся выглядеть лучше всех. Не только своим видом, осанкой или жестами, всем своим естеством... уставшая изломанная жизнью птица с подрубленными крыльями, вечно запертая в золоченой клетке правил и этикета... Не знаю, может это такой чай или просто сегодня такой день, но мне кажется я ее понимаю... понимаю почему она морщит свой очаровательный носик, отбирает у измазавшейся практически по уши Анасии остатки варенья и заламывая свои тонкие красивые руки цитирует по памяти какой-то заумный трактат по инопланетному этикету. Просто это первый раз, первый раз в ее непонятной для меня, далекой как свет звезд и туманностей жизни когда она может побыть сама собой... хотя бы чуть-чуть... на мгновение показать краешек - отблеск себя самой, своих желаний и чувств, выглядывающих из под покрытого отравленными шипами панциря этикета... Там - в глубине настоящей Кальне - не приторно марципановой, обсыпанной придворной шелухой Кальне ни Джали, а в резвящейся веселой и чуточку сумасшедшей девчонки о скрепы сознания бьется целая буря из неисполненных желаний и простого человеческого желания быть нужной... просто быть... хоть раз, хоть одну секундочку побыть самой собой...

Веселящаяся беззаботная чертовка, все-таки опрокинувшая на стол остатки варенья и теперь ничтоже сумняшеся подхватывающая сочащиеся соком ягоды пальцами и проворно, несмотря на комментарии всяких там принцесс, отправляющая их по назначению... в такой очаровательный, манящий блеском пухлых губ ротик. Как хорошо и как свободно наверное, потерять память, не помнить ни о чем, не знать и не думать о каких то там окружающих проблемах. Как же я ей завидую, завидую самой белой из оттенков темноты завистью... Прекрасная песнь веселящейся бури, кружащийся в оке хаоса смертоносный в своей красоте цветок, щедро рассыпающий лепестки своего смеха... Анасия...

Откинулся на покрытую старым потрескавшимся кафелем стену и вздохнул. Глубоко... как будто пытаясь вобрать весь этот гомон, смех и движение жизни, в кои-то веки появившиеся на моей одинокой кухне. Не веселый угар студенческой пирушки, не мрачная атмосфера одиночества - нет... в мои легкие врывался запах очага, запах дома... когда еще были живы родители, когда веселый беззаботный смех еще отражался от этих стен... Дом... И точно такой же взгляд, тоже заполненный скрытой тоской, рвущейся наружу и сдерживаемой внутри тоской... И улыбка, являющаяся сестрой-близнецом застывшей на моем лице гримасы отчаянья, тоски и грусти... легкая улыбка на поразительно прекрасном лице. Зелень глаз прячущих в своей бездонной глубине целую палитру поразительно знакомых мне чувств... кто бы мог подумать, что этот злой рок, мучительница и причина всего так похожа в этот момент на меня.