Андрей Егоров - Когда закончилась нефть Страница 34

Только добывают и перерабатывают его исключительно горцы. Чтобы дарить или не дарить избранным.

В зеленых глазах можно захлебнуться. В какой-то момент Тэрц поймал себя на том, что дышит прерывисто и украдкой хватает ртом воздух.

— Ты откуда? — Ли наконец-то усадила его у пыльного окошка, но перекусить не предложила. — Москва? Там по-прежнему очереди у приютов?

В забытой Богом глуши, где на сотни верст не осталось ни одного живого авто, не верилось, что по Московской кольцевой автодороге все еще тянутся очереди к приютам горцев, а у воронок на месте взорванных бензозаправок так же, как и двести лет назад, появляются свежие цветы.

Ли перевязала волосы. Лет двадцать, не больше — решил Тэрц. Как она стала горцем?

— Мне отец заправку оставил. Не стал взрывать. Обучил всему.

— А сам?

— Отправился в Крым. Ни разу там не был, но решил, что должен там состариться и умереть. У нас вся семья трехнутая. Нам бы путниками родиться, а не горцами.

Тэрц решил — над ним издеваются. Конечно, никто не будет советовать, покидать горцу заправку или нет. Но, владея ВСЕМ, желать стать нищим путником?!

Ли вновь прочитала мысли:

— Зачем напрягаться? Дело почти сделано. Мы научились обходиться без черного и прочих видов золота. Многие горцы уходят. Завещают приюты местным. Я слышала, последнюю заправку взорвали два года назад. Никто уже не хочет умирать. Да и не за что.

— М-да, слышали бы это гибнущие за галлон высокооктанового, — протянул Тэрц. — Давненько я не был за Уралом.

Среди тех, кому горючее все еще не безразлично, неустанно плодились легенды о завершении углеводородной эры. О штурмах нефтеперерабатывающих заводов, о взрывах на трубопроводах, о героической обороне нефтяных вышек.

Добыча, транспортировка, переработка, продажа топлива в те далекие времена были много опаснее, чем политика, наркоторговля, торговля людьми и оружием вместе взятые.

Горцы появились, когда казалось — страсти по горючему поглотят и остатки системы распределения благ, и останки вяло сопротивляющихся государственных механизмов. На планете, как и прежде, воцарится право сильного.

Легенды сходились в том, что в России горцев было не более двадцати тысяч. Как они убедили вооруженных до зубов хозяев углеводородных отраслей, как умаслили недееспособных чиновников — неизвестно и спустя века.

Факт остается фактом — властелины трубы, заправок и НПЗ сдали ключи!

На короткий миг тем, кто был близок к бизнесу, показалось — пришел звездный час… наступила третья волна еще более беспринципной, варварской приватизации.

Многие так думали — пока не прозвучали первые взрывы.

Никому не удалось склонить к сотрудничеству горцев.

С чемоданом денег, на танках, с нарядом от Правительства, под прицелом ракет средней дальности — исход был один: в случае давления горец неизменно уничтожал себя и объект, на который посягнули просители. Он взрывал заправку, завод, склад, любую другую реликвию новой эры, если его, не сумев договориться, убивали, пытали, похищали… если делали невозможной работу по распределению горючего среди тех, кто выстаивал очередь к приютам…

— Горцы никогда не были простаками, — рассказывал умудренный друг Тэрца — путник и по совместительству знаток истории Гаврилыч, — но в том, как они работают, остается явный штамп любительства и непродуманности.

Главное — погасить огонь гражданской смуты. Сначала давали бензин почти всем — поехать навестить больную бабушку, заправить автобус с туристами, перевезти мебель, наполнить керосином цистерну для заправки боевого самолета…

Потом пошли отказы. Избирательное внимание горцев к тому, о чем и почему их просят люди, росло одновременно с очередями и раздражением. Горцы действовали вслепую, но действовали… Могли заправить полный бак убившим коллегу с соседней заправки или отогнать цистерну предприятию по производству мягких игрушек. Могли обделить малолетку, спешившего отвезти умирающего отца на операцию. Или закрыть бензоколонку и неделями не подходить к воротам.

Горцы работали на грани, но не допустили бунтов и хаоса. Государства рушились, системы жизни перенастраивались на новые ритмы. Бензин из пистолетов не переставал поступать в баки красноречивых просителей.

Через десять лет у приютов не стало километровых очередей. Заправки стали чем-то вроде монастырей. Местные таскали горцам подарки, подношения, пытались устраивать их личную жизнь… сделали их главными героями мистерий, теорий заговора, басен и анекдотов.

Новая мифология никак не объясняла, откуда горцы берут горючее в стране, где не осталось железных дорог и магистральных трубопроводов, где, возможно, и сохранились работающие НПЗ или легендарные северные месторождения, только вот никто не мог сказать, в какой части Бескрайней эти чудеса расположены.

Большая часть населения и оставшихся предпринимателей не чаяли выбить что-нибудь у горцев. Тогда и появились профессионалы.

Когда родился Тэрц, связи между городами уже можно было называть условными, и горцы обслуживали одного из сотни жаждущих крови земли. Тэрц появился на свет, когда создавалась гильдия путников — профессиональных уговорщиков, которые осуществляли большинство перевозок в стране с истощающимся названием «Россия», ставшей территорией без определенных границ с еще более условной географией.

Путники находили ключи. Путники сохраняли задыхающийся пунктир связи между людьми. В шестнадцать лет Тэрц вступил в гильдию этой непредсказуемой профессии. Самой непредсказуемой и опасной после загадочного ремесла горца.

Так же немногословно состоялось объединение их судеб. Ли просто подошла сзади, прижалась грудью к его спине, обвила руками. Словно он стал деревом. Он так и стоял. Одеревеневший, не дыша, не веря в свое счастье. В нем замерло все. Тэрц решил, что мир в последнюю секунду своего существования будет именно таким — бессильным, неподвижным, но безусловно счастливым, потому как завершающий аккорд перед абсолютным ничто вобрал каждый миг произошедшего. И в этом заключался восторг — испробовав все, почувствовать это разом. Больше не дозируя, не взвешивая, не ограничивая. Вспыхнуть, не погаснув.

Ли шепнула:

— Я очень хочу этого. Ждала. Именно сегодня. Целый день все вокруг — то мягкое и расслабленное, то пульсирует и наливается кровью. Руки и мысли путаются.

Она оттащила его в шикарную душевую кабинку, которая в этой хижине выглядела как соболь на юродивом. Многочисленные краны, кнопочки, лабораторная чистота.