Дмитрий Хабибуллин - Тот День Страница 34

— Да, я чувствовал, что Порядок не позволит вам уйти. Я словно знал, что произойдет нечто, — вспомнил Соколов как был он уверен, когда попросил Влада отпустить женщину.

Все замолчали, обдумывая произошедшее. Соколов понимал, что больше ответов у него нет и дабы не заводить разговор в тупик, спросил:

— Может, есть хотите?

Женщина оказалась прожорливой, о чем неоднократно пошутил священник, когда Ирина расправлялась с захваченным из Каблуково провиантом. Прошло около полу часа, когда отлежавшись после обеда на травке, компания решила выдвинуться в путь.

— Вы говорите, нужно в Тверь. И я пойду с вами, — произнесла Смолова и с грустью добавила: — Моя семья погибла, и целей в жизни больше нет…

— Пойдете с нами? Передумали себя убивать? — съязвил Влад.

— Мне нечего терять. Да и после того, что я видела, мне даже интересно посмотреть развитие событий. А убивать себя, вы правы, глупо, — ответила Ира, и, повернувшись к святому отцу, добавила: — Вот только как вы думаете войти в город?

Георгий понял вопрос женщины. С того места, где они сейчас находились, в Тверь можно было попасть двумя путями: обойти деревню Савватьево, что стояла на севере, или же отправиться на юг, в сторону поселка Поддубье. На запад же, Георгий твердо решил не идти. Ведь Ира сказала, что Тверской посад мертв, а значит и в Синтетике им вряд ли попадутся люди.

— Выйдем на широкую дорогу и пойдем на юг, в Поддубье. Оттуда до переправы, а на том берегу Волги уже Тверь, — подумав, выбрал маршрут Соколов.

— Как скажите, — смиренно ответил Владислав.

Взглянув на женщину, Георгий прочитал в ее глазах согласие. И священник понял: отныне его голос свят.

Бодрова Ева, девушка двадцати пяти лет, вынырнула из приятных сновидений. Из мира, где не было боли. Ева открыла глаза. Холодный пот, скатываясь по лбу, солеными каплями заливал глаза. Она лежала на спине. На старом паркете своей маленькой комнатки. Повернув голову вправо, девушка все поняла. Веревка была слишком трухлявой. Она нашла ее в сарае, и, понадеявшись на свой маленький вес, решила, что подгнивший трос ее выдержит. Однако она ошиблась.

С каждой секундой боль набирала свои обороты. Сперва она пронзила живот, отчего к горлу подступила тошнота. Затем боль вывихнула ей все суставы, проникла в каждую косточку ее тела. Через некоторое время затрещала голова, и, стиснув ноющие зубы, девушка заорала.

Абстиненция, синдром отмены, она прекрасно знала, что это такое. Вчера, примерно в полдень, Бодрова наконец решилась избавиться от этой боли. Пошла в сарай, нашла бечевку, поставила старенький табурет и повисла на прочной перекладине для штор. Вчера все это казалось выходом. И, содрогаясь от озноба и боли, покрывающей все ее тело, Ева рыдала, проклиная порвавшуюся веревку. Взглянув на старые часы с кукушкой, девушка обнаружила, что пробыла без сознания целые сутки. Ей показалось странным, что никто не выломал запертую изнутри дверь, никто не попытался выяснить ее состояние. И от этого на сердце Евы стало как-то особенно тоскливо.

Девушка согнулась в позу эмбриона. Ей показалось, что в этом положении боль не так сильна. Чтобы подняться и идти не было и речи.

«Нужно переждать.… Переждать, а потом уже наверняка отправить себя в ад», — думала Ева.

Скрутившись на полу, девушка попробовала отвлечься от злой боли. Она вспоминала детство. Вспоминала те странные и такие далекие ей дни счастья. Когда она вместе с матерью приезжала на выходные к бабушке. Сюда, в Поддубье. Тогда все было другим. Не было боли. Мать была жива. А в небе светило солнце, на которое тогда, девушка еще обращала внимание.

Но два года назад, когда Ева оканчивала университет, все изменилось. Глупая смерть ее матери повлекла за собой необратимые изменения в жизни девушки. Она не могла сказать, что все это было лишь из-за горя. Нет, просто, когда тело ее матери нашли распластанным на земле среди осколков стекла оконной рамы вместе с которым она и выпала с шестого этажа, циничность судьбы и выбила Еву из колеи.

«Мама мыла раму», — вспомнила она в тот день логопедический стишок.

И по иронии судьбы детская скороговорка легла в сюжет некролога ее матери.

После похорон Ева начала тонуть в море алкоголя и наркотиков. Сначала была водка и обыкновенная травка, потом — химия и барбитураты. А через полгода, когда подходило время получить диплом психолога, ее выгнали из университета, и небо над Евой совсем почернело. Ее падение становилось все стремительней. Родных, кроме дряхлой бабушки в Поддубье, у девушки не осталось, и некому было подставить плечо. И когда прошлой зимой пошел снег, а в почерневшей от копоти стальной ложке, плавился похожий на него порошок, она загудела на принудительное лечение.

Три месяца в клинике были самым жутким для нее временем. С наркотиков она, конечно же, так и не соскочила (ведь нигде так хорошо не развита торговля запрещенными препаратами, как в стенах «лечебного» учреждения), зато заработала гепатит, ширяясь грязной иглой в больничном туалете. За те двенадцать недель Бодрова пережила многое. И насилие толстобрюхих врачей за дозу и прочие издевательства. Оказавшись на свободе, Ева была вынуждена распроститься с последним воспоминанием о своей матери: перешедшая к ней квартира была продана за долги. Это был последний, завершающий шаг в пропасть. И тогда Ева поняла: все мосты уже давно сгорели.

Так она оказалась в деревне. Бабушка, конечно же, приняла бедную внучку. Дел по хозяйству было много, а старушка едва держалась на этой земле. Посла Ева скотину, кормила кур, убиралась, и раз в неделю, вытаскивая несколько купюр из тайника с оставшимися от продажи квартиры деньгами, ездила в город за очередной порцией ядовитого порошка. Дряни, без которой она разучилась жить.

Несколько раз она пробовала завязать, но ни спокойствие деревенской жизни, ни свежий воздух и живописные просторы, ничто не помогало разомкнуть смертельные путы. Будучи знатоком человеческих душ, она отлично понимала в чем суть привыкания, но знание не всегда сила. Опиатные рецепторы были повреждены, и всякий раз, когда ломка начинала выкручивать ей суставы, а холодный пот заливал глаза, она не выдерживала и поднимала белый флаг. И по венам опять бежал сладкий яд.

И вот вчера она сдалась. Деньги подходили к концу, и тучи уже собирались на горизонте. Несколько раз девушка уже попадала под хлысты таких бурь, и она прекрасно понимала: впереди ее ожидают только болезненные страдания.

«Уж лучше сразу в ад, чем здесь еще мучиться», — подумала Бодрова, перед тем как повиснуть на пожелтевшей веревке.