Антон Дубинин - Узкие врата Страница 34

— Адри, спроси приятелей, хотят ли они еще супа. Или, может быть, рис с котлетой?

— И то, и другое, — стеснительно попросил Ал, отодвигая опустевшую тарелку. Еда была не просто еда — она была к тому же домашняя, теплая, какой давно не попадалось двум стопщикам за время их пути. Трудно поверить, как в человека, да еще в такого тощего, столько еды влезает; но факт остается фактом — Алан хотел еще. Возможно, он наедался впрок.

— Адри! Дорогой, спроси приятелей — они хотят чай или кофе?

Голос у тетушки был неправдоподобно высокий и пронзительный, странный для ее габаритов. Адриан, который с трудом одолел полтарелки супа и теперь нервно пощипывал мякоть с куска хлеба, катая шарики, нервно вздрогнул. Как-то затравленно перевел взгляд с одного «приятеля» на другого.

— Ну… наверное… чай. Да, ребята?..

— Ага, — бодро отозвался Алан, приканчивая котлетку и вытирая губы клетчатой салфеткой. Фил только сумрачно кивнул. Алан почти услышал мысли тетки, как если бы она сказала их вслух — «Бандитская рожа».

— Только мы лучше попьем чай в комнате Адриана… Если нетрудно, — внезапно подал голос черный рыцарь, поднимая глаза. Адри дернулся, как если бы его ошпарили кипятком.

— Да нет… Нетрудно. Ладно, тетя?..

— И помыться бы, — умоляюще прибавил Ал, просительно поглядывая на великаншу снизу вверх. — В ванную сходить.

Он не очень понимал, почему бы не остаться на кухне — такой уютной, желто-розовой, с клетчатыми занавесками и скатертью с бахромой. Признаться, после такого хорошего обеда и чаю-то не особенно хотелось, накатила блаженная истома. Единственное, что мешало — это ощущение физической нечистоты. А на Адри было просто жалко смотреть — он то стучал пальцами по столу, то откидывался на стуле, то вновь собирался едва ли не в комок; в общем, вел себя так, будто ему в штаны и в майку насыпали резаного волоса… Нервничает, бедняга. Боится, что мы теток вконец шокируем. Еще бы — явились в дом какие-то оборванцы, грязные, побитые, лопают, как будто у них вместо желудков — бездонные колодцы, да еще и представляются лучшими друзьями племянника, мол, задержатся тут на денек! Любая самая прогрессивная тетушка таких не возлюбит. А тут еще в ванную просятся, семейные полотенца пачкать… Тем более что эта квартира, кажется, из тех, где каждая пылинка считается преступлением против бога домашнего очага… Да тут еще и часы с кукушкой. Дом старых устоев, нечего сказать.

Кукушку Алан заметил мельком, проходя мимо гостиной — она как раз выскочила из своего деревянного домика и проголосила три раза. Надо же, уже три часа дня!.. Тетка София заметила излишний интерес гостя к обстановке «залы» — наверняка эта комната у них называется «зала»! — и прикрыла стеклянную дверь, задернула занавеску. Нечего, нечего… На кухню проходите.

Тетушка выдала им длинное, махровое розовое полотенце. Наверное, когда мы уедем, она его продезинфицирует с хлоркой, с усмешкой подумал Алан, растирая полотенцем мокрые волосы. Христос Господин Людей, как же хорошо быть чистым! Теперь можно и снова в бой…

И внезапно, как раз вставляя ногу в синюю штанину, прыгая на резиновом коврике на одной ноге, Алан понял, что совершенно не знает, что же теперь делать.

Оставив полотенце на крючке в ванной и не решившись пристроить на батарею свежепостиранные носки, Алан прокрался в Адрианову комнату. В гостиной, которую для этого надлежало пересечь, тетка София смотрела телевизор; голенастая девица непринужденно рекламировала такие предметы туалета, о которых и подумать-то неловко, не то что в эфире показать… Пожилая дама с коротко, по-солдатски стрижеными седыми волосами проводила юношу неприязненным взглядом в спину. Словно бы следя, чтобы он не украл чего-нибудь. Например, фарфоровой собачки, стоящей на задних лапках рядом с зеркалом, или картинки с ядовито-желтыми щенками, нюхающими ядовито-красные розы. Алан чувствовал тетки-Софиин колючий взгляд, пока дверь Адриановой комнаты не закрылась у него за спиной.

Фил принял ванну до него, и теперь, подтянутый, гладко выбритый, с чуть влажными волосами, собранными в хвост, сидел прямо на полу, согнувшись над курткой. Он пришивал порванную в драке молнию, и если не видеть синяка под глазом и шишки на лбу, а только склоненную черную голову, впечатление производил мирное и вполне благоприятное. Носки Фил тоже сменил на чистые, такие же черные, как и прежние; черная водолазка выгодно облегала богатую мускулатуру. На табуретке на подносе высились чашки, сахарница, розетки с вареньем, что-то еще. Алан, как ни смешно, почувствовал новый укол голода, подошел и уселся на шкуру, скрестив ноги, потянулся за чаем.

…А комната у Адри была довольно уютная. В кресле — толстый и меланхоличный полосатый кот. Ковер на стене, паркет, на пол брошены подушки, на которых можно сидеть, и линялая серая шкура, вроде даже волчья. Широкая кровать — едва ли не двуспальная, над кроватью, на ковре — карта звездного неба. Полки с книгами, подсвечник — рыцарь с треугольным щитом. Вполне себе средневековый подсвечник, такой бы и в Ордене пригодился. На тумбочке — маленький, но очень хороший магнитофон, стопка кассет — это он, наверное, привез с собой из дома. На гвозде висит гитара — не черная, его концертная, а старенькая уже, но вроде с хорошими струнами… Еще в углу Алан заметил — и на душе у него слегка потеплело — длинный ясеневый темный лук, наш, тренировочный, какие мы все вместе делали на солнцестояние в позапрошлом году…

Хорошая комната, уютная, спокойная. Единственное, что портило впечатление — так это сам Адриан.

У Адри, или, как его еще называли, у Тима, и так была, что называется, нервная внешность. Тонкие пальцы, бледная кожа, большие бледно-голубые глаза. Волосы бледные, слегка вьющиеся, которые он артистически отращивал до плеч и носил разделенными на прямой пробор…

Сейчас же нервная красота Адриана вся исказилась и поблекла от более глубокой нервности, проступавшей в каждом движении. Пока гости пили чай, он не произнес ни слова, только выламывал свои тонкие пальцы. Потом заметил, что Фил глядит на его руки с холодной усмешечкой, и вздрогнул, переложил руку на подлокотник кресла, где она принялась вопреки его желанию выстукивать какой-то дробный марш… или не марш.

Фил наклонился откусить нитку, потом поднял голову. В светлых глазах его — один из которых сверкал из грозовой тучи синяка — плясал и искрился недобрый смех. Что-то он задумал, понял Алан, тревожно двигая лопатками. Что-то непростое. И еще — он очень злой. Не вообще, а вот именно сейчас.

— Тим, — непринужденно сказал он, заглядывая в свою пустую чашку, и от этого обращения Алан все понял. Да, по второму имени, не по первому. Не как в ордене. Как в колледже. Просто Адриан, придумавший название «сверденкрейцеры», Адриан, у которого на шее — Ал специально приглядывался — не висело больше тонкой цепочки, убегающей под футболку, цепочки со знаком — этот человек больше не был для Фила одним из своих. А кем же был? Предателем? Или просто никем?..