Александр Казанцев - Спустя тысячелетие Страница 34

Надя заговорила:

— Меня не оскорбляют слова великого вождя. Однажды на другой Земле, о которой упоминал уже наш друг Федоров, меня уже объявили ведьмой и возвели на костер. И не успел он погаснуть, как меня назвали святой. Я ни та и ни другая. Я просто женщина Земли, подобная многим, здесь стоящим. Я женщина вашей Земли и больше всего думаю сейчас о ныне живущих женщинах. В них заложено счастье грядущего! В их детях! Только женщине дано продолжить род человеческий! Только ей мы обязаны и гениями, и злодеями. Однако мало произвести на свет ребенка, надо еще сделать из него настоящего Человека, воспитать его, внушить ему все основы общей морали: человеколюбие, доброту, стремление к знанию. Этого я и желаю женщинам современной, пусть и суровой к вам, Земли, как живущим на берегу реки-кормилицы, так, быть может, и в других местах, за синей сельвой. Счастья всем вам!

Урун-Бурун прорычал, что суд завершен, вина пришельцев установлена, признания их выслушаны, и он, судья, погружается в раздумье перед тем, как вынести ПРИГОВОР.

Толпа затихла. Замолкло лающее эхо глашатаев. Где-то далеко как будто блеяли козы, а может быть, с берега вешних доносились человеческие голоса?

Вождь думал в полной тишине. Стражи с дубинками старались не дышать.

Глава 6

КОЖА ЗА КОЖУ

Око за око, зуб за зуб.

Высокие, лишь немного уступающие Дому до неба, дымно-серые дома окружали площадь Синей травы, образуя как бы исполинскую чашу с отбитыми зубчатыми краями.

Если бы кто-нибудь мог посмотреть с верхних необитаемых этажей вниз, ему бы открылось ее дно, усыпанное песчинками бесчисленных голов, застывших в едином ожидании, люди затаили дыхание.

И лишь порой, словно от порывов ветра, колыхалась ждущая и жаждущая толпа.

Никто в ней не обменивался обычными грубыми шуточками или ругательствами. Чужаки в серебристых костюмах на ступеньках пьедестала памятника завораживали всех. Необычное одеяние, ниспадающие на плечи волосы. В особенности у женщины — у нее они были огненного цвета.

Наконец послышался срывающийся на фальцет голос Верховного Жреца, повторенный лаем расставленных повсюду глашатаев. Великий вождь, как объявил Жрец, решил судьбу живых предков и будет говорить.

Вытягивались в толпе шеи, прикладывались к ушам ладони, становились люди на носочки, жадно всматриваясь в обреченных.

Послышалась странно чуждая речь вождя. Толстая Майда, мать Кудряша, переводила ее, и уже понятные толпе слова разносились по площади криками глашатаев.

Урун-Бурун постарался «блеснуть» своим знанием древнего языка:

— Суд устанавливать преступлений тех, кто стоять сейчас на «ступенях вины». Они или сами творить злодейство, или потворствовать ему. Оправданий нет-нет! Верховный Жрец религии Добра-Имущества показать суть преступного. Ненавистные предки сжигать наше горючее добро. Перегревать Землю. Делать Всемирный потоп. Ранить защиту в воздухе от ярости Солнца. Гибнуть на Земле все живое. Они СОДРАТЬ КОЖУ С ЗЕМЛИ. Самый древний люди знать первый закон «ОКО ЗА ОКО, ЗУБ ЗА ЗУБ». Этот закон повелеть нам поступать так, как они делать с Землей: СОДРАТЬ КОЖУ С ТЕХ, КТО СОДРАЛ ЕЕ С ЗЕМЛИ. Пусть теперь сами помучиться, как страдать из-за них их потомки.

И Урун-Бурун, покрасовавшись перед Жрецом, перед пленниками, а главное, перед самим собой, торжествующе взглянул на Жреца, который не додумался до такого обновления и применения первого закона людей. Отныне закон «КОЖА ЗА КОЖУ» прославит имя Урун-Буруна на тысячелетия!

У Майды перехватило горло, когда она вынуждена была повторить последние фразы вождя. Глашатаи безучастно пролаяли их для всех собравшихся.

Толпа заволновалась, предвкушая кровавую расправу с чужаками.

Какая дикость!

Впрочем, и в далекие времена расцвета цивилизации разве не валила толпа на площади, чтобы насладиться зрелищем публичной казни? Разве не рукоплескала та же цивилизованная толпа смельчаку, увернувшемуся от рогов разъяренного безжалостно нанесенными ему ранами быка, чтобы ловко заколоть его шпагой? И особенно ликовала толпа, если смельчак не увернется, а будет поднят на рога и, окровавленный, упадет на песок арены! Разве не сидели «просвещенные» люди у телевизоров, с содроганием впитывая киноужасы с нескончаемыми убийствами, или, что еще хуже, прямые передачи с реального поля боя, где люди на глазах у телезрителей убивали друг друга? Не любовались ли на том же телеэкране авариями спортивных автомашин и гибелью гонщиков?

Почему не восклицали тогда «гуманные» интеллигенты о дикости своих современников?

Не получается ли, что бурундцы, обитатели изуродованной Земли, спустя тысячу с лишним лет, стоя на площади Синей травы, не так уж сильно отличались от своих «высокоцивилизованных» предков, шестеро из которых попали им в руки?

И наконец Жрец приказал уродливому «отцу-свежевателю» приступить к своему кровавому делу палача, начав с краю.

А самой крайней, рядом с Никитой Вязовым, стояла звездонавтка, Надя Крылова-Вязова.

Едва перед нею появился низкорослый палач, поигрывая блестящим на солнце ножом для свежевания, и цинично осведомился, не боится ли его жертва щекотки — ему ведь надо начинать со ступней ног, — Никита Вязов неожиданно согнулся пополам и так ловко ударил Гнидда головой, что тот отлетел в сторону и свалился на более низкую ступеньку пьедестала, где его поймали на руки подсобные жрецы.

— Уберите… Да-да, изверга! — завопил он. — У меня тонкая работа. Да-да, художника!

На Никиту навалились несколько могучих бородачей и стали избивать его дубинками. Тут возвысил голос отец Нади Крылов:

— Взываю к мудрости великого вождя! Проведенный им суд показал цивилизованность обитателей Города Руин! Остановитесь!

Бородачи кинулись к Крылову, но Урун-Бурун жестом остановил их:

— У бурундцев принято, чтобы перед казнью сказать прощальный слова.

Майда, борясь со спазмами в горле, переводила. Глашатаи послушно разносили ее слова повсюду. Толпа шумела.

Крылов же, ободренный, продолжал:

— Мы признаем преступные ошибки своих современников и готовы жизнью своей заплатить за это. И просим просто убить нас, без издевательств.

— Нет-нет! — отрезал Урун-Бурун. — «Кожа за кожу»! Вы, предки, не просто убивать своих потомков, вы заставлять их страдать! Я сказал. Да-да, так и будет!

Гнидд, подсаженный подсобными жрецами на «ступеньку вины», вновь направился с ножом к Наде.

Но вдруг палач скорчился, и стал пожимать плечами и опять завопил: