Вернон Виндж - Пламя над бездной Страница 35

— Да, обыкновенный инцест доходит до моего состояния за пару столетий и становится идиотом гораздо раньше. Мои методы были куда умнее. Я знала, кого с кем скрещивать, каких щенков оставлять, а каких отдавать другим. И всегда выходило, что мои воспоминания несет моя же плоть, а душа остается чистой. Но я недостаточно хорошо понимала — или пыталась сделать невозможное. Выбор становился все труднее и труднее, и наконец пришлось выбирать между умственными и физическими дефектами. — Она утерла слюну, и все, кроме слепого, оглянулись на город. — Сейчас самые лучшие дни лета. Жизнь становится зеленым безумием и рвется ухватить последний кусочек тепла перед зимой.

И действительно, казалось, зелень хочет покрыть все. Перистая трава сбегала по холмам в город, папоротники лезли на вершину, вереск укрывал серые кроны гор по ту сторону канала.

— Мне здесь нравится.

Никогда Странник не думал, что ему придется утешать Резчицу народа резчиков.

— Ты совершила чудо. Я слыхал о нем всю дорогу с другой стороны мира. И я ставлю что угодно, что половина стай здесь в родстве с тобой.

— Да-да, я пользовалась таким успехом, который ни одному распутнику даже не снился. Недостатка в любовниках у меня не было, хотя не всех щенят могла использовать я сама. Иногда я думаю, что мои побеги — это и был мой величайший эксперимент. Тщательник и Хранитель — в основном мои отпрыски. Но и Свежеватель тоже.

Ха! Вот этого Странник не знал.

— За последние лет сорок я более или менее смирилась со свой судьбой. Вечность не перехитрить, и когда-нибудь мне придется дать моей душе спокойно заснуть. Совет все больше и больше перебирает дел на себя — как могу я претендовать на власть, когда я больше не я? Я вернулась к искусству — ты видел эти черно-белые мозаики?

— Да. Они прекрасны.

— Я тебе покажу как-нибудь другие мои работы. Процедура эта скрупулезная, но почти автоматическая. Отличное было бы дело для последних лет моей души. Но ты с твоим чужаком все смешал. Черт побери, почему бы этому не случиться лет сто назад? Что бы я из этого сделала! Мы поиграли с твоим «ящиком картинок», ты знаешь. Они немножко похожи на мои мозаики — как солнце на светлячка. Там каждая картинка складывается из миллионов цветных точек, таких мелких, что их без линз Описателя не рассмотреть. Я за многие годы работы сложила десятки мозаик. Этот картиночный ящик делает бесконечные тысячи так быстро, что они даже движутся. Твои чужаки превратили дело моей жизни в царапанье грудного щенка на стенах колыбели.

Королева резчиков тихо плакала, но в голосе ее слышалась злость.

— И теперь весь мир собирается перемениться, и слишком поздно для такой старой развалины, как я!

Практически не думая, Странник протянул одного из своих элементов в ее сторону. Тот подошел очень близко: восемь ярдов, пять. Мысли внезапно загудели в интерференции, но было слышно, что она успокаивается.

Резчица неясно рассмеялась:

— Спасибо. Странно, что тебе приходится мне сочувствовать. Величайшая проблема моей жизни — для пилигрима пустяки.

— Тебе было больно…

Ничего другого он не придумал сказать.

— Вы, пилигримы, меняетесь, меняетесь и меняетесь бесконечно.

Она придвинула к нему один из своих элементов, они почти соприкасались, и думать стало еще труднее. Странник заговорил, сосредотачиваясь на каждом слове, стараясь не забыть, что хочет сказать.

— Но я сохраняю что-то от души. Части, которые остаются пилигримом, должны иметь определенное мировоззрение.

Иногда величайшее озарение приходит в шуме боя или близости. Сейчас наступил такой момент.

— И я думаю, что сам мир сейчас созрел для перемены души, раз к нам с неба свалился двуногий. Разве будет для Резчицы лучшее время, чтобы расстаться со старым?

Она улыбнулась, и неразбериха мыслей стала громче, но она была приятной.

— Я не думала об этом в таком аспекте. Да, сейчас время перемены…

Странник вошел в ее середину. Две стаи минуту стояли обнявшись, мысли сливались в сладкий хаос. Последнее, что они ясно помнили, как шли вверх по лестнице в его апартаменты.

К вечеру того же дня Резчица принесла картиночный ящик в лабораторию Тщательника. Сам Тщательник и Хранитель уже были там. И Описатель Джакерамафан тоже там был, но держался от других дальше, чем могла бы требовать вежливость. Появление Резчицы прервало какой-то спор. Несколько дней назад такая свара ее бы расстроила. А теперь она просто втянула в комнату своего хромого, посмотрела на всех глазами слюнявого — и улыбнулась. Ей было хорошо, как не было уже много лет. Резчица приняла решение и проводила его в жизнь, и теперь ее ждали новые приключения.

При ее появлении Описатель расцвел.

— Вы были у Странника? Как он?

— Отлично, просто отлично. — Стоп! Незачем им показывать, насколько на самом деле отлично. — Я имею в виду — он оправится полностью.

— Ваше величество, я благодарен вам и вашим врачам. Викрэкшрам — отличная стая, и… я хочу сказать, что даже пилигрим не может менять элементы ежедневно, как костюмы.

Резчица небрежно махнула головой в знак согласия. Потом подошла к середине комнаты и поставила на стол картиночный ящик чужака. Он был больше всего похож на большую розовую подушку, только с висячими ушами и вышитым на ней странным зверем. Резчица, провозившись с этим прибором полтора дня, здорово научилась… его открывать. Как всегда, появилось лицо двуногой, производящее ротовой шум. Как всегда, Резчица благоговейно восхитилась видом движущейся мозаики. Для создания этой иллюзии нужно было синхронно двигать миллион мельчайших «плиток». И все равно она каждый раз повторялась.

Резчица повернула экран так, чтобы Тщательник и Хранитель тоже видели.

Джакерамафан пододвинулся ближе и вытянул пару голов, чтобы видеть.

— Ты все еще думаешь, что этот ящик живой? — спросил он Хранителя. — Дашь ему чего-нибудь сладкого, и он откроет свои секреты, да?

Резчица улыбнулась про себя. Описатель не был пилигримом. Пилигримы слишком зависимы от чужой доброй воли, чтобы подкалывать тех, кто у власти.

Хранитель просто не обратил на него внимания. Все его глаза смотрели на Резчицу.

— Ваше величество, прошу не принимать за оскорбление. Я — то есть мы, члены совета, должны снова вас попросить. Этот ящик с картинками слишком важная вещь, чтобы оставлять его в пастях одной стаи, даже столь великой, как вы. Просим вас. Оставьте его нам всем, по крайней мере на время вашего сна.

— За оскорбление не принимаю. Если вы настаиваете, можете принять участие в моих исследованиях. Дальнейшие уступки не рассматриваются.