Джон Кристофер - Долгая зима Страница 35

Пожалуй, через несколько лет, когда они освоятся в этой жизни, мы снова сойдемся.

Она кивнула:

– Возможно, ты и прав. Но все равно это печально – что ты потерял их, хотя бы на время.

– Хорошо бы не окончательно.

– Пусть так… Ведь это твои дети. Хотя у меня нет своих детей, я все равно понимаю, что ты испытываешь.

– У меня могут родиться новые. Такая возможность существует?

Мадлен несколько секунд серьезно рассматривала его, прежде чем ответить:

– Еще как! Мы идем сегодня к Кутсисам?

– Как будто да.

– Тогда переоденься.

– У нас достаточно времени. Я бы лучше выпил. Принести тебе?

– Хорошо. Только немного. Чего хочешь.

Вернувшись с рюмками, он застал ее примостившейся на подоконнике. Широкое окно выходило на бескрайнее пурпурное пространство Атлантического океана; солнце скрылось за горизонтом полчаса назад. Повисшие в небе небольшие черные облачка казались стальными, их края резко выделялись на нежно-розовом фоне. Кое-где начали загораться звезды, чтобы хоть немного поискриться, прежде чем выкатится луна.

– Симпатично, – сказал Эндрю.

– Да.

Он сел и посмотрел на нее.

– У тебя есть новости от Дэвида?

– Неделю назад пришло письмо.

– Что-нибудь интересное?

– Так, не очень. Он вообще не горазд писать письма, а тут еще цензура. Он откровенен в речах и скован на бумаге.

– Естественная антитеза.

– Ты так считаешь? Возможно. Я знала одного человека, который мог быть откровенным только в письмах. – Она помолчала и продолжила:

– Я последнее время не показывала тебе писем Дэвида – тебя это беспокоит?

– Нет. Но я задумывался об этом.

– Это началось, еще когда мы жили в той конуре. В одном письме было что-то вроде намека, который я поняла так, что Дэвид может совсем скоро приехать. Тогда все было так плохо… ты еще не оправился от лихорадки… Я решила, что письмо показывать не стоит.

– Чтобы я не понял, как тебе хочется, чтобы он приехал?

– Как я растеряна… Когда пришло следующее письмо, то одно стало цепляться за другое: было бы не правильно показывать тебе второе письмо, раз я утаила первое. Ты сам знаешь, как это бывает. Я ждала твоего вопроса.

– А я все не спрашивал. До сегодняшнего дня. – Она бросила на него быстрый взгляд, и он поспешил добавить:

– Я больше ни о чем не спрашиваю, Мадлен. Пусть все образуется само собой.

– Так и будет. – В ее голосе звучала печаль. – Все всегда образовывается, если не торопиться.

– Да. – Эндрю залюбовался ее профилем на фоне быстро темнеющего неба. При всей недосказанности он чувствовал себя с ней спокойнее, чем с кем-либо другим за всю жизнь. – Пойду переоденусь. Самое время отправляться к Кутсисам.

Командир авиационного крыла Торбок звонил им, когда они были в гостях, и передал через горничную Антею, что прибыл в Лагос в командировку и хотел бы повидать их.

Он обещал заглянуть утром.

На следующий день была суббота. Программа «День за днем» шла по будням, так что по выходным Эндрю бывал свободен. У них была запланирована автомобильная поездка в охотничий заказник, и Эндрю не очень-то обрадовался необходимости менять планы. С другой стороны, звонок незнакомого летчика заинтриговал их.

Антея впустила его в квартиру в начале двенадцатого.

Раздался ее звонкий голосок, натренированный в гостиных Кенсингтона: «Командир крыла Торбок, мадам!» Мадлен неоднократно пыталась приучить ее к менее официальным манерам, однако без всякого успеха. Девушка умирала от голода, когда Мадлен предложила ей работу, и страх потерять место въелся ей в плоть и кровь.

Торбок оказался крупным краснолицым господином чуть старше сорока лет, с пышными, но непричесанными усами.

По его виду было ясно, что он изнывает от жары.

– Входите, – пригласила его Мадлен. – Мы знаем о вашем звонке. Я Мадлен Картвелл, а это Энди Лидон.

– Благодарю вас, – сказал Торбок и отер платком пот со лба. – У вас тут прохладно. Не то что на улице.

– Предложить вам что-нибудь холодненькое? – осведомился Эндрю.

– В самый раз, – с облегчением откликнулся Торбок. – Спасибо. Что угодно, только со льдом.

– Мы обычно пьем южноафриканский бренди. Сейчас они стали делать и виски, но для настоя кладут в него что-то невообразимое. А так – неплохая вещь.

– В Пейле вообще хоть шаром покати.

– Значит, вы из Лондона, – сказала Мадлен. – Так я и думала.

Эндрю отметил, что в госте чувствуется что-то неуловимо знакомое, но явно старомодное. Усы? Или то, как он плюхнулся в кресло? Торбок улыбнулся, и Эндрю понял, в чем дело: бессознательная развязность англосакса, оказавшегося в чужой стране. Этим гость резко отличался от остальных белых, скопившихся в Лагосе. Даже если он и успел заметить здешние перемены, они не имеют к нему отношения. Он все еще связан с Англией.

– Да, – жизнерадостно ответил Торбок, – там мой приход. Пока по крайней мере.

– Вы знакомы с моим мужем?

– Да. Между прочим, меня зовут Питер. Я отлично знаю Дэйви. Мы с ним выпили на пару немало пивка, пока оно еще было в наличии. А сейчас он попросил меня проделать старый трюк – привезти вам письмецо, чтобы его не перехватила цензура.

Торбок извлек пухлый бумажник и, выудив из пачки бланков, квитанций и прочего конверт, протянул его Мадлен.

– Спасибо, – молвила она.

Она некоторое время разглядывала конверт, не решаясь его вскрыть. Желая развлечь Торбока, Эндрю спросил:

– Как вам нравится вид из нашего окна?

Торбок поднялся и подошел к окну.

– Чудесно! Особенно если вам по нраву море. Сам я – дитя гор. Склоны, пропасти, все в этом роде. Но у вас тут неплохой океан. Главное – ни кусочка льда.

– Взгляни-ка, Эндрю! – раздался голос Мадлен.

Она постаралась не выдать волнения, однако, принимая письмо, Эндрю заметил, каким напряженным стало ее лицо.

Вот что он прочитал:

Дорогая Мадлен,

Питер Торбок любезно согласился провезти это письмо, чтобы его не испортила цензура. Наверное, Питера ожидает за это по меньшей мере смертная казнь. Однако теперь не стоит ничего бояться, потому что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар, после чего строгостям наступит конец. Во всяком случае, мне захотелось воспользоваться случаем и передать тебе полновесное письмо.

Теперь к фактам, Мадди. Они таковы: я решил не участвовать во всеобщем исходе. Дело не в героизме; просто я хочу остаться здесь. Легкой жизни ждать не приходится, однако ничего невыносимого тоже не предвидится. За истекшие месяцы я узнал много такого, что позволит мне продержаться. А ты, наверное, помнишь, как я ленив и с каким трудом мне дается все новое. Еще долго после того, как я заделался школьным старостой, а потом и вовсе окончил школу, мне снились кошмары, будто я опять превратился в первоклашку. Теперь они снова меня мучают.