Роберт Силверберг - Всемогущий атом (сборник) Страница 35

— Оруэлл назвал это двоемыслием.

— О, нет, — возразил Хауксбилль. — Это, так сказать, здравомыслие. Ни одна из сторон не питает никаких иллюзий в отношении другой. Мы используем друг друга, приятель. Мне нужны деньги, им нужны мои мозги. Но я продолжаю отвергать философию этого правительства, и они это знают.

— В таком случае, — сказал Барретт, — вы все еще могли бы работать с нами, не опасаясь лишиться дотации на исследования.

— Предположим.

— Тогда почему же вы остаетесь в стороне? Нам нужны ваши способности. У нас нет никого, кто мог бы оперировать с полусотней фактов, а для вас это сущая безделица. Нам недостает вас. Я мог бы заманить вас назад в нашу группу?

— Нет, — ответил Хауксбилль. — Давайте выпьем, и я объясню, почему.

— Не возражаю.

Наполнив бокалы, Хауксбилль сделал большой глоток. Несколько капель виски появились в уголках его рта, покатились по мясистому подбородку и исчезли в складках засаленного воротника. Барретт отвел взгляд и тоже сделал затяжной глоток из своего бокала.

Затем Хауксбилль произнес:

— Я покинул вашу группу не из-за страха ареста, не из-за того, что перестал презирать синдикалистов или продался им. Нет. Я оставил группу, да будет вам известно, потому что мне стало скучно. Я решил, что Фронт Национального Освобождения не стоит моей энергии.

— Сказано достаточно резко.

— А знаете, почему? Потому что руководство движением попало в руки таких, как вы. Где Революция? Сейчас 1998 год, Джим. Синдикалисты у власти почти четырнадцать лет, и вы ни разу не попытались свергнуть их.

— Революцию не подготовить за неделю, Эд.

— Но четырнадцать лет! Четырнадцать! Вероятно, если бы заправлял Джек Бернстейн, вы бы предприняли активные действия. Но Джек озлобился и ушел. Так вот — у Эдмонда Хауксбилля есть только одна жизнь, и он не хочет потратить ее зря. Я устал от серьезных экономических дискуссий и процедур в духе парламентаризма. Меня в большей степени стали интересовать собственные исследования. И я ушел.

— Очень жаль, что мы наскучили вам, Эд.

— Мне тоже очень жаль. Очень долгое время я считал, что у страны есть возможность вернуть себе свободу. Затем я понял, что это безнадежное дело.

— И все же, может быть, зайдете ко мне? Может быть, вы сумеете помочь нам сдвинуться с мертвой точки, — попросил Барретт. — Молодежь непрерывно присоединяется к нам. Из Калифорнии приехал парень по фамилии Вальдосто. Азарта у него хватило бы на добрый десяток таких, как мы. Есть и другие. Если вы придете, ваш престиж…

Хауксбилль скептически посмотрел на Барретта. Он едва скрывал свое презрение к Фронту Национального Освобождения. И все же он не мог отрицать того, что еще поддерживает те идеалы, которые защищает Фронт, поэтому Барретту удалось вырвать у него обещание прийти.

Хауксбилль зашел к нему на следующей неделе. В квартире у Барретта собрались больше десятка людей, большей частью девушек. Они сидели у ног Хауксбилля, обожающе глядя на него, в то время как он, сжимая бокал и потея, извергал сарказм и иронию. Он напоминал огромную белую медузу в кресле, рыхлый, бесполый, отвратительный. Но влечение этих девушек к нему было откровенно сексуальным. Барретт заметил, что Хауксбилль немало заботился о том, чтобы отразить их заигрывания, прежде чем они могли зайти слишком далеко. Он наслаждался тем, что был фокусом их вожделений — именно поэтому, как подозревал Барретт, он когда-то частенько сюда захаживал — но сейчас он не выказывал ни малейшего желания воспользоваться предоставившимися ему возможностями.

Хауксбилль изрядно нагрузился самодельным ромом Барретта и излагал свои суждения о причинах, по которым Фронт обречен на провал. Тактичность никогда не была присуща Хауксбиллю, и он часто бывал весьма язвительным в своем анализе недостатков деятельности подполья.

Барретт сначала подумал, что допустил ошибку, подставив неокрепшую молодежь под ураганный огонь его критики, ведь его неприкрытый пессимизм мог обескуражить их и отвратить от дальнейшей деятельности. Однако вскоре заметил, что никто его юных друзей не принимал жуткие обвинения всерьез. Они боготворили Хауксбилля за его выдающиеся достижения в математике, однако считали его пессимизм просто одним из проявлений его эксцентричности, как и его неряшливость, тучность и слабохарактерность. Так что стоило рисковать, позволив Хауксбиллю долго и велеречиво разглагольствовать, в надежде все-таки заполучить его участие в движении.

Улучив удобную минуту, когда, казалось, Хауксбилль был уже до краев полон ромом, Барретт спросил у него о тех секретных исследованиях, которые он проводит на правительственные деньги.

— Я конструирую средство для перемещения во времени, — сказал Хауксбилль.

— До сих пор? Я думал вы забросили эту затею давным-давно.

— А почему я должен ее забрасывать? Открытые мною еще в 1983 году уравнения верны. Мою работу критикуют уже целые поколения математиков, но слабых мест в ней не обнаружено. Так что остается лишь воплотить теорию на практике.

— Вы раньше всегда смотрели свысока на экспериментальные работы. Вы были чистым теоретиком.

— Я изменяюсь, — ответил Хауксбилль. — Я разрабатываю теоретическую часть настолько глубоко, насколько это необходимо для ее осуществления. Обратное перемещение во времени на субатомном уровне — уже установленный факт, Джим. Русские указали на подобную возможность по меньшей мере лет сорок назад. Мои уравнения подтвердили их смелые догадки. В условиях лаборатории удалось реверсировать перемещение электрона во времени и послать его в прошлое почти на целую секунду.

— Вы это серьезно?

— Это давно известно. Когда мы щелкаем по электрону в обратную сторону, он изменяет свой заряд и становится позитроном. И все было бы нормально, если бы не его тенденция искать движущийся по его следу электрон, и они аннигилируют друг друга.

— Вызывая атомный взрыв? — спросил Барретт.

— Едва ли, — Хауксбилль улыбнулся. — Энергия при этом высвобождается, но это только гамма-излучение. Так вот, нам, по крайней мере, удалось продлить время существования нашего движущегося назад позитрона на одну миллиардную часть, что оказалось чуть-чуть меньше секунды. И все же, если мы можем послать один-единственный электрон назад во времени хотя бы на секунду, то это значит, что теоретически можно заслать слона на триллион лет назад. Остались только технические трудности. Мы должны увеличить передаваемую массу, а также предотвратить изменение заряда на обратный, не то будем просто посылать в наше собственное прошлое бомбы из антиматерии и уничтожать свои лаборатории. Нам надо также определить, каково воздействие при этом на живые существа. Но все это мелочи. Пять, десять, двадцать лет — и мы решим эти проблемы. Теория — вот, что главное. А эта теория верна, — икнул Хауксбилль. — Мой бокал опять пуст, Джим.