А Подсосов - Новый Гольфстрим Страница 35

Виктор Николаевич молча открыл указанный профессором сейф. Там лежали пустые кассеты, а на них толстая тетрадь.

- Исатай! - сказала Вера Александровна, взглянув на первую страницу.

Это не был в полном смысле дневник. Тут были записи работ, которые Исатай выполнял в Москве, потом здесь, в лаборатории. Деловые записи перемежались, личными заметками всякого рода.

Нетерпеливость, стремительность, страстность Исатая проглядывали в каждой фразе. Наедине со своим дневником он не стеснял себя и в изобилии сыпал любимые поговорки и изречения: "Пока умный думает, решительный сделает". "Дерзновенье разбивает или камень, или свою голову". "Сомнения и колебания - море, пропадешь. Риск - лодка, сядешь и поплывешь".

Горновы много раз слышали от него изречения, порой забавные, а нередко и мудрые.

При виде Исатая, у Веры Александровны иногда мелькала мысль в духе его афоризмов: "Когда в нем говорят чувства - ум и воля его молчат".

Читая страницы, исписанные неровным торопливым подчерком, она видела, что все последнее время, быть может, весь год, работая в Москве, в проектном отделе Гольфстримстроя, Исатай больше всего жил сердцем, волнуясь, приходя в экстаз, болезненно реагируя на всякие неудачи и препятствия.

Дневник был исповедью человека со слабой волей, не умевшего сдерживать страсть и порывы своей неистовой натуры в моменты, требующие твердости и спокойствия.

Горновы еще не знали, какую тайну раскроет дневник, но слова умирающего Исатая: "Не успею сказать, произойдут катастрофы", - звучали сейчас как что-то угрожающее и страшное.

По дневнику Исатай был таким, каким они его знали, и любили, энтузиастом Нового Гольфстрима.

Он негодовал на всех, кто не понимал идею Горнова, кто пытался затормозить утверждение проекта. А когда проект был принят, в эти дни страницы дневника были полны торжества.

"Как бы я хотел отдать жизнь свою за это прекрасное дело. И я отдам ее когда-нибудь!" - писал он.

Но в проектном отделе, где работал Исатай, нелегко разрешались встающие леред ним научные и технические проблемы. Были трудности, были и неудачи.

Исатай проявлял нетерпение. Страницы дневника пестрели неожиданными переходами от восторгов и радости к гневу, к жалобам на медлительность, на придирчивость каких-то экспертов. Иногда он впадал в пессимизм, граничащий с отчаянием.

"Так мы и за сто лет не построим Нового Гольфстрима", - писал он.

Но эти мрачные страницы скоро прерывались новыми восторгами.

- Сдан для производства проект тучегона для Центрального влагопровода, - писал он. - Машинагигант, каких еще не видывал свет. Она должна будет вести борьбу с ветрами, создавать движение воздушных масс, продвигать влагу, которая начнет подниматься сосвобожденного от льда Полярного моря. Дух захватывает, когда я представляю в действии этот гигант!

С каждым месяцем резкие скачки в настроении Исатая, переходы от тревожного или раздраженного настроения, к радости становились более и более частыми. Он преувеличивал неудачи и трудности и по самому незначительному поводу приходил в отчаяние.

Нервозность, психическая неустойчивость Исатая все резче и резче выступали в дневнике по мере приближения к его концу.

"Не могу спать", "Опять кошмары", "Сегодня готов был побить..." Исатай приводил фамилию товарища по работе. Такие и подобные фразы стали встречаться на каждой странице.

Исатай, видимо, и сам замечал ненормальность своего состояния.

За несколько дней до наступления морозов на севере он писал: "Боюсь, что я не совсем здоров. Надо посоветоваться с невропатологом".

А в день, когда пришло сообщение о надвигающемся на Полярный порт циклоне, в дневнике было написано:

"Все погибло! Природа Заполярья обрушила на строительство свою огромную мощь. Уваров предлагает спешно выводить подводников наверх, и он прав, Горнов настаивает на продолжении работ".

Перед вылетом в Чинк-Урт Исатай был настроен по-боевому.

"Виктор Николаевич включил меня в свою бригаду.

В десять дней мы должны заготовить кассеты с койперитом и переключить отеплительные галлереи Полярного порта на ядерное горючее. Мы выполним это и, хотя бы всю зиму стояли пятидесятиградусные морозы, не дадим замерзнуть гавани. Еду в лабораторию, где родился койперит. Чувствую себя здоровым, бодрым, полным энергии. К чeрту болезнь, нервы, переутомленке!"

Но уже с первых дней работы в лаборатории, как только началось усиление морозов, Исатая охватил страж за подводников. Снова он оказался во власти отчаяния.

"Не могу отогнать страшные видения гибнущих в батисферах подводников, - писал он. Не сплю третью ночь. Лишь только закрываю глаза, передо мной посиневшие лица, помутневший взор умирающих юношей. В камере лаборатории, когда выключаю свет н остаюсь в темноте, опять они. Хочу отогнать страшные картины, сосредоточиться на экране, на лампах и не могу... Сегодня мне показалось, что на экране блеснуло бледнозеленое свечение. Я подумал, неужели кассета пропустила лучи. Но ночью в глазах плавали те же светящиеся экраны, неоновые лампы - результат утомленного мозга. Могу ли я продолжать вести наблюдения"...

Накануне вылета из Чинк-Урта была сделана последняя запись в дневнике:

"Надо сказать Виктору Николаевичу о своем состоянии, о том, что я перестал верить себе, что я сам не знаю, правильно ли я веду наблюдения. Уехать бы куда-нибудь, в самую гущу борьбы, только бы не думать ни о замерзании гавани, ни о подводниках.

Но вправе ли я бросить работу в лаборатории, когда нас всего пять человек?"

"Сегодня я попробовал поговорить с ним, - писал он ниже. - Он сказал: "исполним долг наш". Я так и не решился сказать ему, что я не уверен в надежности своих кассет. Их надо бы проверить еще и еще раз. А сам я не смогу это сделать. О, как я устал от этих тревог, страхов, от мыслей..."

- Вот разгадка: и как я не видел его состояния, горестно проговорил Горнов, закрывая дневник. - Он хотел еще проверить кассеты. Просил, чтобы я оставил его в лаборатории. Я понял это, как трусость. Решение вылететь на четыре дня раньше захватило его врасплох. Сказать, что он не уверен в точности своих наблюдений, он боялся. Боялся, чтоб я не отложил вылетБедный, бедный друг...

Через несколько дней Академия наук вынесла решение:

"Кассеты Горнова и методика их испытания на непроницаемость для электромагнитных лучей вполне надежны. Койперит, помещенный вкассетах, может транспортироваться и применяться как источник ядерного горючего".

Тогда же Академия наук сделала заключение по поводу гибели самолета "Арктика".

Мнения ученых сводились к тому, что причиной катастрофы явилась кассета, не проверенная должным cбразом Исатаем Сабировым. Она оказалась уязвимой для космических лучей жесткого ливня, в который попал самолет. Выход самолета в сторону предотвратил гибель всего экипажа.