Аластер Рейнольдс - Город Бездны Страница 36

А сейчас мне предстоит ползти по трапу. Поэтому лучше выбросить из головы сновидения и обратить мысли к конечному пункту маршрута «Стрельникова».

Блистающий Пояс.

Я слышал о нем еще на Окраине Неба. Да и кто не слышал? Это один из нескольких десятков миров, чья известность простирается на другие планетные системы и манит к себе сквозь многие световые годы. Для обитателей сонма заселенных миров Блистающий Пояс олицетворяет безграничную щедрость, роскошь и свободу. Он то же, что и Город Бездны, но лишен его тягостной чопорности. Идею поселиться здесь обсуждал хотя бы в шутку каждый, кто заработал состояние или связал себя брачными узами с влиятельной семьей. Во всей нашей системе нет другого столь же шикарного мира. Многим он представляется просто легендой, особенно тем, для кого шанс попасть сюда ничтожен.

Но Блистающий Пояс существует на самом деле.

Он представляет собой цепочку из десяти тысяч фешенебельных анклавов, которые выстроились кольцом на орбите Йеллоустона, – восхитительная череда аркологий, «каруселей» и цилиндров, украсившая планету нимбом из сверкающих искр. Безусловно, Город Бездны можно назвать денежным мешком системы. Но, как всякий денежный мешок, он страдает консерватизмом – немудрено в трехсотлетнем возрасте – и подавляющим чувством собственной значимости. Блистающий Пояс, напротив, находится в состоянии непрерывного перерождения. Орбитальные станции то и дело извлекаются из общей конструкции и возвращаются, отремонтированные, или их место занимают другие. Субкультуры расцветают тысячами и увядают, когда их поборники решают испробовать что-нибудь новое. Искусство в Городе Бездны ограничивается рамками традиционных форм – в Блистающем Поясе поощряется все, что угодно. Я знаю одного художника, чьи шедевры живут лишь доли секунды, ибо создаются из кварк-глюоновой плазмы, а их дальнейшее существование суть зыбкие следы в памяти. Другой мастер особым образом формирует атомные заряды и создает ядерные грибы, в очертаниях которых угадывается портретное сходство с разными знаменитостями. Здесь процветают безумные социальные эксперименты. Например, тирания, установленная на добровольных началах, при которой тысячи людей с готовностью отдаются диктаторской власти, ради того, чтобы избавиться от необходимости принимать решения и нести за них ответственность. Есть анклавы, чьи обитатели поголовно отключают у себя высшие мозговые функции, чтобы жить, подобно стаду, под присмотром машин. На других станциях люди имплантируют свое сознание обезьянам или дельфинам и в буквальном смысле с головой уходят в перипетии борьбы за власть на ветвях деревьев или в меланхолические сонарные грезы. И повсюду группы ученых, чьи мозги прошли обработку у жонглеров образами, углублялись в метаструктуру пространства и времени и замышляли невероятные опыты, которые ставили под угрозу основы существования мира. Поговаривали, что однажды они откроют технологию сверхсветовых скоростей и передадут ее секрет союзникам, а те смонтируют на своих станциях необходимое оборудование. Разумеется, первый из посторонних об этом узнает не раньше, чем половина Блистающего Пояса вдруг бесследно исчезнет.

Короче говоря, в таком местечке, как Блистающий Пояс, даже в меру любознательный человек запросто мог прожить половину жизни и сам того не заметить. Но вряд ли Рейвич застрянет там надолго, прежде чем спустится на Йеллоустон. Его цель – как можно скорее оказаться в Городе Бездны и затеряться там.

Так или иначе, но я от него не отстану.

Продолжая бороться с тошнотой, я вполз в кают-компанию и обнаружил, что там уже собралось немало народу. Положение тела в пространстве правилами не регламентировалось (разумеется, пока двигатели тихохода выключены), но все пассажиры предпочли закрепиться одинаково. Найдя в стене свободную ременную петлю, я сунул в нее локоть и принялся ненавязчиво изучать размороженных попутчиков. «Слякоть» вполголоса беседовала, разбившись на пары и тройки, между которыми медленно плавал слуга-сфероид с крошечными пропеллерами. Он перемещался от группы к группе, предлагая свои услуги. Полный набор необходимых для этого средств размещался по его экватору под лючками. Ни дать ни взять беспилотник в поисках цели, только беззвучный.

– Не нужно так дергаться, друг, – невнятно прохрипел кто-то на русише. – Это всего лишь робот.

Решительно, чутье начинает мне изменять: я даже не заметил, как этот тип подкрался. Лениво обернувшись, я посмотрел на него. Передо мной высилась гора мяса, загородившая полотсека. Розовая физиономия треугольной формы и шея на вид потолще моей ляжки. От бровей до фронтальной линии волос сантиметра два, не больше, длинные черные волосы зачесаны назад и облепляют череп, напоминающий грубо обтесанный булыжник. Широкий рот, застывший в брезгливой гримасе, обрамляют густые черные усы, а по широченной челюсти пробегает узенькая черная бородка. Он висел передо мной, скрестив руки на груди, словно собирался сплясать казачка. Невообразимо перекачанные мышцы, казалось, вот-вот разорвут сюртук – долгополый стеганый сюртук, на который кое-как нашиты лоскуты жесткой блестящей материи, рассыпающие миллионы радужных бликов. Его глаза смотрели сквозь меня, не фокусируясь, словно сквозь стеклянную стену. В общем, неприятности гарантированы.

– Никто и не дергается, – отозвался я.

– Э, дружок, да ты разговорчивый. – Тип закрепился рядом со мной. – Я тоже не прочь потолковать.

– Замечательно. Потолкуй еще где-нибудь, ладно?

– А что так невежливо, дружок? Не нравится тебе Вадим?

– Жалко развеивать твои сомнения в этом, – перешел я на норт, хотя мог сносно общаться на русише, – но, видно, иначе нельзя. И пока мы не познакомились поближе, я тебе не дружок. А теперь проваливай, мне надо подумать.

– Вот и я подумаю… над твоими словами.

Рядом по-прежнему вился слуга. Тупая машина, понятно, не замечала, что между нами летят искры. Она воспринимала нас как приятелей-путешественников и предлагала соответствующие товары. Прежде чем амбал в сюртуке успел произнести хоть слово или просто шевельнуться, я попросил у слуги инъекцию скополамина с декстрозой – старое доброе средство от тошноты, вдобавок самое дешевое из того, что было представлено в ассортименте. Как и у всех пассажиров, у меня была бортовая кредитная карточка, но я слегка сомневался, что моих средств хватит даже на этот «коктейль». Однако слуга повиновался, крышка распахнулась, и моему взору предстал одноразовый шприц.

Подхватив шприц, я закатал рукав и вонзил иглу в вену так, будто ожидал биологической атаки.

– Эге, а ты, похоже, профи. Никаких колебаний. – Вадим перешел на ломаный норт; он еле выговаривал слова, но в голосе звучало искреннее восхищение. – Ты, часом, не врач?

Я прикрыл рукавом шарик, вспухающий на месте укола.

– Не совсем. Хотя больные тоже по моей части.

– Правда, что ли?

– Буду рад доказать тебе на деле.

– Но я же не больной.

– Поверь, это не проблема.

Любопытно, дошло ли до него, что он выбрал не самого лучшего собеседника, чтобы скоротать время. Я вернул использованный шприц слуге. Зелье уже действовало, тошнота понемногу унималась, оставляя лишь легкое недомогание. Уверен, тут в арсенале имелись более эффективные средства от укачивания. Но они были мне явно не по карману.

– Крутой парень. – Амбал покачал головой – а мне-то казалось, что его шея не приспособлена для подобных движений! – Мне это нравится. Но насколько ты крут на самом деле?

– Не думаю, что тебя это должно интересовать, но можешь проверить.

Слуга повисел возле нас еще пару минут, после чего решил отчалить и перебраться к другой группе. В кают-компании появилось еще несколько пассажиров, они поглядывали по сторонам с тоской в глазах.

Я догадывался, что они чувствуют. Какая ирония: преодолеть десятки парсеков, разделяющих звездные системы, и только на борту этого тихоходного корыта впервые ощутить себя участником космического путешествия!

Амбал по-прежнему пялился на меня. Казалось, чуть напряги слух и услышишь, как в черепе у него усердно вращаются шестеренки. Я не сомневался: других ему было куда легче запугать, чем меня.

– Повторяю, я Вадим. Все зовут меня просто по имени. Вадима тут все знают – он, так сказать, местная достопримечательность. А ты кто?

– Таннер, – сказал я. – Таннер Мирабель.

Он кивнул медленно и с пониманием, словно мое имя ему что-то говорило.

– Что, серьезно?

– Да.

Меня действительно так зовут, но терять мне нечего. Вряд ли Рейвич знаком с этим субъектом, хотя наверняка подозревает, что кто-то висит у него на хвосте. Кагуэлла держал свои операции в строжайшем секрете и всегда скрывал имена своих людей. В лучшем случае Рейвич мог раздобыть у нищенствующих список пассажиров «Орвието» – но что дальше? Кто из них охотник, а кто мирная пташка?