Журнал «Если» - «Если», 2009 № 03 Страница 36

«Ого», — подумал я и перепросил:

— С ними?

— Ну, с ним, какая разница?

Ничто не объясняло той всеобщей злобы, которую я увидел на Пойнт Ван.

Нас учили, что в любом замкнутом коллективе с определенной численностью (примерно от пяти до двадцати пяти человек), как бы хорошо он ни был подготовлен к такой ситуации, всегда зреет кризис, который может в конечном счете вылиться в серьезный всеобщий скандал — этакая мировая война в микромасштабе. Но в случае с янками этот кризис наступил что-то уж очень быстро. Если бы они свое виски литрами каждый день глотали, тогда да, тогда кризис понятен, но янки — ребята законопослушные, им в голову не пришло пронести на борт хоть каплю спиртного.

Они не то что мы. Мы-то умудрились затариться коньяком на всю смену из расчета 150 граммов в день на брата. Это была, так сказать, общая касса, а ведь еще проносили дополнительно, «для себя». Алкашей-то среди нас не водилось, но любители были все. Вот у нас как раз и должен был зреть кризис.

А он и зрел.

Когда я приехал на базу от обозленных американцев, то увидел все те же кривые морды.

Основная жизнь у нас обычно теплится на втором уровне, где собраны вместе все служебные помещения и бар. Третий уровень — личные комнаты. На четвертом — бассейн, спортзал, салон автоухода за внешностью (мы называли его почему-то «Студия», не очень понятно, но зато приятнее для слуха, чем этот словесный кошмар, постоянно напоминающий нам, что миром правят идиоты), автопрачечная, медицинская комната и прочие кабинетики для поддержания здоровья и приведения внешнего вида в порядок. На пятом уровне располагалось и хозяйство Никиты Петровича; мы туда практически не спускались — разве из любопытства и естественного желания обнюхать все углы своего нового жилища. Все, что ниже, имеет общее название «шестой уровень» и требует особого допуска — там секреты, спецсвязь, особые лаборатории, высокая политика и прочая многозначительная лабуда, до которой было дело только пятерым — капитану, его помощнику и трем главным научным зазнайкам. А в самом низу шестого уровня — малознакомый нам Юра Архипов, посаженный под замок неизвестно за что.

Конечно же, самым уютным уровнем был второй. Сдав воду, я прошел в бар, чтоб хоть немного снять напряжение. И удивился — там сидели всего пять человек, остальные, наверное, либо работали, либо разбрелись по своим комнатам. Каждый сидел отдельно и делал вид, что читает или пьет «кофе» из общей кассы. Трое ребят из разных отделов, Володька Смешнов и… я своим глазам не поверил… Никита Петрович, наш незамысловатый и незаметный страж какой-нибудь безопасности. Я подошел к стойке и нацедил себе граммов двести коньяку. В большой бокал. Ну их с этими кофейными чашечками.

— Ого! — очень неприветливым тоном сказал Саша Морзи, бритый увалень, хорошо умеющий рассказывать анекдоты и всякие небылицы из своей жизни. Говорят, в нем пропал великий комик.

— Ого-го! — сказал я и подсел к Володьке.

Он на секунду оторвался от созерцания своей чашки, бросил на меня косяка и пьяно пробормотал:

— Напрасно ты. Это сейчас вредно для здоровья и репе… ре-пу-та-ции сидеть со мной за одним столом.

Первый раз в жизни я видел Володьку Смешнова пьяным.

— В чем дело, Володь?

— Ты вот их спроси, в чем дело, — он мотнул головой в сторону барной стойки, где, кстати, никого не было.

Из дальнейших, довольно муторных расспросов выяснилось: его подозревают в том, что он спецагент. Началось это несколько дней назад (я же и сам видел, что какой-то он не такой, но из-за всей этой катавасии с дьяволами и Никитой Петровичем не придал, дурак, значения). Сначала косились, затем начали сторониться, потом перестали отвечать на приветствия, а сегодня кто-то нацепил ему на спину бейджик с надписью АКБ, то есть Агентство космической безопасности. На чем основаны эти подозрения, Володька, естественно, не знал, он вообще только сегодня, после бейджика, понял, в чем дело.

— Меня! Меня в агенты! А? Каково? — ревел он раненым слоном на весь бар, глаза в слезах. Никто не смотрел на нас, кроме Никиты Петровича; тот же наблюдал за нами с исключительным интересом.

Я оттащил Володьку на третий уровень, в его комнату, он почти спал. Я уложил его, снял с него ботинки, и перед тем как окончательно захрапеть, он сказал: — У тебя хоть твои дьяволы. А у меня что?

Едва я прошел к себе, а Никита Петрович тут как тут. Прям чертик из коробочки.

— Нехорошо как со Смешновым получилось, — посетовал он, усаживаясь в мое любимое кресло.

На Смешнове он не зациклился и стал развивать более животрепещущую для него тему — почему так не любят спецагентов.

— Спецагент — не понимаю, что в нем находят дурного. Высокопрофессиональный человек, работает на благо страны, уж здесь-то вы спорить не будете? Его работа очень важна, от нее зависит будущее всех граждан. Иной спецагент стоит целой дивизии или, если хотите, целого научного института. И только потому, что он шифруется, работает под прикрытием, а почти всегда это необходимое условие, только поэтому его ненавидят. Абсурд! Эта ненависть ирреальна!

Говорил он все это с удовольствием, с ясно читаемым чувством превосходства. Я не спорил, не было ни сил, ни желания.

Потом он снова круто изменил тему, стал расспрашивать, почему запись не получилась. Я продал ему заготовленную версию насчет запретной зоны, которую я еще раньше вычислил, что меня туда наконец пустили, и запись сразу пропала, однако ничего необычного в этой зоне я якобы не заметил. Никита Петрович, по-моему, эту версию не купил, только хмыкнул скептически. Правда, такое впечатление было, что ему все равно.

Потом он сказал невпопад, словно вовсе меня не слушал:

— Там, внизу, такое брожение высоких умов! Никак не решат, кто ваших дьяволов человечеству представлять будет. Это ж такой промоушен! Дурдом.

Но брожение высоких умов внизу меня как-то в тот момент не заинтересовало.

— Как хотите, — сказал я, — но, по-моему, она все-таки разумна.

— Она?

— Ну да. Мой дьявол. Я ее почему-то женщиной считаю.

И тут он сказал, и снова словно бы невпопад:

— Вы бы, Серёжа, с ними поосторожнее. Они не так уж безобидны.

Помню, я тогда удивился.

Для меня-то они были совершенно безобидными существами. Другое дело, что они нарушали все законы физики, когда двигались, как хотели, куда хотели и с любой скоростью, разве что вот на месте стоять не умели. Другое дело, что они в принципе не могли быть не только разумными, но и вообще существами, не могли, но были и теми, и другими, да еще вдобавок мои мысли читали, это уж вообще. Но я очень скоро перестал задаваться этими вопросами. Во-первых, мне было неинтересно. Во-вторых, мне еще в институтские времена вдолбили в голову золотое правило: «Не придумывай объяснений эффекту, если у тебя недостаточно информации». Соль правила не в том, чтобы вообще не придумывать объяснений — да это и не в человеческой натуре не пытаться объяснить непонятное, — а в том, чтоб придумывать, но помнить, что твое объяснение, скорее всего, неверно и что есть еще чертова куча других объяснений, до которых ты пока не додумался. Мир сложен.