Орсон Кард - Дети Разума Страница 37

Он открыл шлюз корабля и шагнул на посадочное поле неподалеку от Милагра.

Глава 7

"Я ПРЕДЛАГАЮ ЕЙ ЭТОТ ЖАЛКИЙ, ПОТРЕПАННЫЙ ВРЕМЕНЕМ СОСУД"

Как устроена память?

Разве наш мозг - кувшин, заполненный воспоминаниями?

И кувшин разбивается, когда мы умираем?

А наши воспоминания пропитывают землю

и теряются?

Или мозг - это карта, которая ведет извилистыми путями

и заглядывает в потаенные уголки?

А когда мы умираем, карта теряется,

но, возможно, какой-то пытливый путник

сможет пройти по этим чужим ландшафтам

и отыскать то сокровенное, что скрывалось в

наших запутанных воспоминаниях.

Морское каноэ скользило к берегу. Оно долго казалось неподвижным и приближалось так медленно, что почти незаметно было, как вырастают гребцы, в очередной раз возникая над волнами. Но перед самым берегом каноэ вдруг показалось огромным: оно резко набрало ход, полетело по морю, прыгая к берегу с каждой новой волной, и хотя Ванму понимала, что сейчас оно не движется быстрее, чем раньше, ей хотелось крикнуть гребцам, чтобы они шли поосторожнее, что каноэ идет слишком быстро, что его не удержать и оно может в щепки разбиться о берег.

Наконец каноэ преодолело последнюю волну, и его нос, шурша, врезался в песок под бурлящей прибойной водой; гребцы выпрыгнули и потащили каноэ, как детскую тряпичную куклу, на берег, к линии высокого прилива.

Каноэ оказалось на сухом песке, и сидевший посередине его старик медленно встал. "Малу", - подумала Ванму. Она ожидала, что он будет высохший и сморщенный, как старики Пути, согнутые над тростями под тяжестью лет, как креветки.

Но спина у Малу была прямой, как у молодого, а тело - массивным, широким в плечах, плотным от налитых мускулов и прослойки подкожного жирка. Только украшения наряда и седые волосы отличали его от гребцов.

Движения этих крупных мужчин не были движениями толстяков, как не были ими и движения Грейс Дринкер. Они двигались величаво, грандиозно, как дрейфуют континенты или как плывут по океану айсберги, да, как айсберги, скрытые водой на три пятых своих огромных размеров, дрейфуют по морю. Движения гребцов были исполнены грациозности, и все же в сравнении с достоинством движений Малу напоминали о суетливости колибри и резкости бросков летучих мышей. Величавость Малу не была искусственной, она не была просто вывеской, впечатлением, которое он пытался создать. Она была в совершенстве его движений, полных гармонии с окружающим миром. Он нашел верную скорость для своих шагов, правильный темп для взмахов рук. Его тело вибрировало в согласии с глубокими, медленными ритмами земли. "Я вижу, как по земле ходит гигант, - подумала Ванму. - Впервые в своей жизни я вижу человека, само тело которого излучает величие".

Малу подошел не к Питеру и Ванму, а к Грейс Дринкер; они обнялись, заключив друг друга в крепкие, почти тектонические объятия. "Наверное, горы вздрогнули, когда они обнялись. - Ванму почувствовала, что дрожит. - Почему я дрожу?

Не от страха. Я не боюсь этого человека. Он не причинит мне зла. И все же я дрожу, видя, как он обнимает Грейс Дринкер. Я не хочу, чтобы он повернулся ко мне. Не хочу, чтобы он остановил на мне свой взгляд".

Малу повернулся и впился взглядом в глаза Ванму. Его лицо ничего не выражало. Он просто завладел ее глазами. Она не могла отвернуться, но в ее застывшем взгляде не было ни вызова, ни силы - просто нельзя было смотреть в сторону, пока Малу требовал ее внимания.

Потом он посмотрел на Питера. Ванму хотела повернуться и понаблюдать, почувствует ли Питер силу в глазах этого человека. Но повернуться она не смогла. Когда же наконец, через довольно продолжительное время, Малу отвел взгляд, она услышала, как Питер с обычной своей грубостью буркнул: "Сукин сын!", и поняла, что и его пробрало.

Прошло много долгих минут, прежде чем Малу уселся на циновку под навесом, который построили только этим утром и специально для этого момента и который, как уверяла Грейс, будет немедленно сожжен, как только Малу уедет, чтобы никто и никогда не сидел под ним снова. Затем Малу поднесли еду;

Грейс предупредила их, что никто не будет есть с ним, иди, смотреть, как он ест.

Но Малу не коснулся еды. Вместо этого он кивком указал на Ванму и Питера.

Все были поражены. И Грейс Дринкер тоже. Но Грейс тут же направилась к ним, кивая.

- Он зовет вас.

- Вы же сказали, что нам нельзя есть с ним? - удивился Питер.

- Если он не позовет вас. Но с чего ему звать вас? Я не понимаю, что это означает.

- Он нас подставит под смерть за святотатство? - поинтересовался Питер.

- Нет, он не бог, он - человек. Святой человек, мудрый и великий человек, но обидеть его - не святотатство, а просто невыносимо плохие манеры, поэтому не обижайте его, пожалуйста, идите.

Они направились к Малу.

Когда они остановились напротив него, разделенные только едой в чашах и корзинах, Малу обрушил на них поток самоанских слов.

Или не самоанских? Ванму поглядела на Питера и увидела, что тот озадачен.

- Джейн не поняла, что он сказал, - объяснил он.

Джейн не поняла, но поняла Грейс Дринкер.

- Он обращается к вам на древнем священном языке. В нем нет английских или других европейских слов. Это язык, на котором обращаются только к богам.

- Тогда почему он обращается на нем к нам? - удивилась Ванму.

- Не знаю. Он не думает, что вы боги. Ни ты, ни он. Но он говорит, что вы принесли бога к нему. Он хочет, чтобы вы сели и попробовали еду первыми.

- А нам это можно? - спросил Питер.

- Я умоляю вас это сделать, - ответила Грейс.

- Я правильно понял, что тут нет никакого подготовленного сценария? - поинтересовался Питер.

Ванму послышалась некоторая неуверенность в его голосе, и она поняла, что его шутка была чистейшей бравадой, попыткой спрятать страх. Возможно, как и все его шутки.

- Сценарий есть, - сказала Грейс. - Но не ты написал его, и я его тоже не знаю.

Они сели. Отведали из каждой чаши, попробовали из каждой корзины, которые Малу предлагал им. После них и он зачерпывал и пробовал, жуя то, что жевали они, глотая то, что они глотали. У Ванму не было аппетита. И она надеялась, что от нее не ждут, что она съест столько же, сколько на ее глазах съедали самоанцы. Ее вырвет намного раньше. Но еда, очевидно, была не столько удовольствием, сколько ритуалом. Они попробовали все, но ничего не доели. Малу снова обратился к Грейс на священном языке, а она передала распоряжение обычной речью; несколько человек подошли и унесли корзины.

Затем приблизился муж Грейс с сосудом. В нем оказалось какая-то жидкость, поскольку Малу взял его в руки и сделал глоток. Затем он предложил сосуд им. Питер принял его, попробовал.

- Джейн говорит, что это, должно быть, кава. Слаботоксичная, но священная - местный символ гостеприимства.

Ванму попробовала. Вкус был фруктовый, но из глаз у нее брызнули слезы, а во рту остался привкус и сладости, и горечи одновременно.

Малу кивнул Грейс, она подошла и опустилась на колени на ковер плотно переплетенной травы за пределами крытого убежища. Она - переводчик, а не участник церемонии.

Малу обрушил на них длинный поток самоанского.

- Снова священный язык, - пробормотал Питер.

- Пожалуйста, не говори ничего, что не предназначено для ушей Малу, - тихо сказала Грейс. - Я должна переводить все, и если твои слова будут неуместными, это может оказаться страшным оскорблением.

Питер кивнул.

- Малу говорит, что вы принесли с собой богиню, которая танцует на паутинных нитях. Я никогда не слышала о такой богине, а я думала, что мне известно все учение моего народа, но Малу знает много такого, чего не знает никто, кроме него.

Он говорит, что обратится к этой богине, он знает, что она находится на пороге смерти, и скажет ей, как она может спастись.

"Джейн, - подумала Ванму. - Он знает про Джейн! Как это может быть? И как может он, ничего не понимая в технологии, рассказать компьютерному существу, как ей спасти себя?"

- Теперь он расскажет вам, что должно случиться, и хочет, чтобы я сразу предупредила вас: рассказ будет долгим, и вы должны сидеть спокойно и не делать попыток его торопить, - продолжала Грейс. - Он должен привязать рассказ к контексту. Он должен рассказать вам историю всего живого.

Ванму знала, что может почти неподвижно сидеть на циновке часами, в конце концов, она делала это всю свою жизнь, но Питер не привык сидеть так - поза была для него неудобной. Он, должно быть, уже измучился.

Видимо, Грейс поняла это по его глазам или просто знала западных людей.

- Вы можете шевелиться время от времени, но не резко и не сводя с него глаз.

Ванму задумалась: "Какое же количество всяких правил и требований Грейс выполняет, когда приезжает одна?" Сам Малу выглядел более раскованно. Накормил их, хотя Грейс думала, что никому нельзя с ним есть. Очевидно, она знает правила не лучше, чем они.