Василий Головачев - Реликт (том 2) [Книги 4–6] Страница 37

Он не ошибся — это сработала камера метро, пропуская в жилище хозяина.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Габриэль Грехов был одет по последней моде в строгий уник цвета маренго: рубашка с погончиками, обтягивающая живот и свободно облегающая плечи, брюки прямого силуэта с металлическими швами и десятком плат, создающих «эффект осьминога» (казалось, что у обладателя брюк не двое, а по крайней мере четыре ноги).

— Оклемался? — спокойно произнес Грехов. Впрочем, не сказал — подумал, но Берестов отлично расслышал его мысль. И не удивился этому.

— Тоже правильно, — мысленно «кивнул» Габриэль, продолжая внимательно изучать лицо гостя. — Мы теперь с тобой одного дуба желуди. Боли мучают?

— Изредка, странные, блуждающие…

— Скоро пройдут. Пошли завтракать.

Ратибор вдруг с удивлением обнаружил, что зверски хочет есть. Грехов молча проследовал на кухню, набрал программу, искоса поглядев на вошедшего следом безопасника. У того внезапно снова на миг защемило сердце: Настя была здесь, и не раз. Вспомнилась пословица, которую она любила цитировать: «Для хорошего повара годится все, кроме луны и ее отражения в воде»[23].

Грехов едва заметно улыбнулся: он понял, о чем подумал Ратибор. Сев, кивнул на второй стул; на кухне их было всего два.

— Китайцы знали толк в подобных вещах. Их кулинария — это самая настоящая алхимия, логическое умение творить неведомое из невиданного. А вот, к примеру, японская кулинария — это искусство создавать натюрморты на тарелках. Ты какую кухню предпочитаешь?

— Вкусную, — ответил Ратибор. — Как я здесь оказался?

Комбайн со звоном выдвинул из своего нутра поднос, заставленный яствами, рассчитанными на две персоны. Здесь были маринованные грибы — рыжики, вареные раки, вареники, жареная брюква, гренки и высокие бокалы с янтарным напитком — единственной вещью, которой не знал Ратибор.

— Русская кухня… — пробормотал он, глотая слюну. — Дань вежливости? Сто лет не ел раков…

— Я русский, — пожал плечами Грехов, углубляясь в трапезу. — Имя — дань дружбы отца с одним французом. А вообще-то дерево предков я помню до ста шестидесятого поколения, на три с половиной тысячи лет назад.

Ратибор поперхнулся: он дегустировал напиток.

— Ты сказал — помню? Простите…

Грехов кивнул.

— У меня абсолютная память, в том числе и родовая, наследственная. Я помню все, что со мной было, вплоть до момента рождения.

— Но это же… страшно! — Ратибор во все глаза смотрел на проконсула. — Как можно жить, ничего не забывая?

Хозяин поднял на гостя мрачноватый взгляд, глаза его, почти полностью занятые зрачками, казались бездонными.

— Ты хотел добавить: и не свихнуться при этом? Я живу. Пей, пей, это клюквенный мед: в прокипяченный с водой мед добавляется клюквенный сок, гвоздика, корица и дрожжи. Смесь пьется охлажденной через два дня. Как на вкус?

— Странно… и приятно… как у Грина: улей и сад.

У глаз Грехова собрались веселые морщинки, однако иронизировать он не стал, добавил только:

— Рецепт старый, приготовление мое. Рекомендую отведать вареников, это старорусские, рецепту две тысячи лет.

Но Ратибора не нужно было уговаривать есть, его аппетит не нуждался в рекламе предлагаемых блюд.

Через двадцать минут он отодвинулся от стола, чувствуя непривычную приятную тяжесть в животе и легкую эйфорию — то ли от меда, то ли от приступа слабости. Грехов сделал чай с брусникой и чабрецом, и они еще некоторое время неторопливо прихлебывали душистый и вкусный напиток. Потом Ратибор вспомнил свое пробуждение и повторил вопрос:

— И все же, как я здесь оказался? Ваших рук дело? Как вы меня выдернули из Конструктора?

Грехов покачал головой.

— Я только договорился с Сеятелем, чтобы он доставил тебя сюда. Честно говоря, надежды было мало, но ты на удивление цепкий парень, хотя на мой взгляд чуть более эмоционален, чем требуется мужчине.

— У меня о себе другое мнение. Значит, спас меня…

— «Серый призрак», я называю его Сеятелем, хотя это имя уже не соответствует его деятельности. По сути, ты его должник, как и я.

— Говорят, «призраки» сидят в Системе…

— Не только они, но и роиды, и К-мигранты, и еще какие-то гости, с которыми земляне еще не сталкивались в космосе. Конструктор — явление интергалактическое, метаглобальное, и о его вторжении известно многим, в том числе и таким существам, которых мы не знаем.

— Я понял так, что положение аховое.

Грехов прищурился, отрицательно качнул головой.

— Это по мнению Совета. На самом деле катастрофы не будет. Кстати, я совсем недавно узнал этимологию этого слова: оказывается, оно образовано от народного «костовстреха». А положение таково, что если строители успеют смонтировать дредноуты — я имею в виду вакуумные резонаторы в «ничейной полосе», — и откроют огонь, то Конструктор будет травмирован еще больше и вряд ли выкарабкается из глубокой депрессии и беспамятства. Он до сих пор не может прийти в себя после пробоя «ложного вакуума», отделяющего «пузыри» вселенных друг от друга, хотя и пытается проанализировать свое положение и определить, куда он попал. Ты слышал об исследовании, которое он устроил с людьми?

— Пси-зондаж?

— Нечто в этом роде. Но дело в том, что «мозг» Конструктора в результате травмы разбит на отдельные «сегменты», которые не взаимодействуют между собой, каждый из них мыслит и действует самостоятельно, зачастую мешая друг другу, из-за чего Конструктор не является полноценной личностью. «Призраки» пытаются ему помочь, стараясь разрушить блокировку «сегментов», но пока безрезультатно. Если бы Конструктор был здоров, он изучил бы феномен человеческой цивилизации так; что мы и не заметили бы, а все его нынешние «исследования» не что иное, как попытки больного выведать у врача его профпригодность.

Ратибор едва удержался от вопроса: «откуда вам это известно?», но Грехов все равно расшифровал его мысль, глаза его на мгновение превратились в колодцы, полные тоски и муки. Только на мгновение.

— Вы считаете. Конструктору нужен… врач? — спросил Ратибор. — Интересно, кто же из людей способен выполнить эту роль?

— Один человек и не сможет. Роль врача могут выполнить только все люди вместе, и не только люди, но и чужане, и «серые признаки», и К-мигранты, и те, кого мы еще не знаем. Все мы — детали одного механизма, вернее, ингредиенты одного лечебного препарата, и каждый ингредиент не менее важен, чем все остальные. Конструктору нужно больше, чем может дать человечество. А оно пока собирается дать ему только вакуум-резонаторы. — Грехов усмехнулся. — История повторяется, никто не торопится вспомнить, что человечество уже проходило этапы научно-технической самоуверенности и технологической спеси, никто не учитывает пословицы: сильный грозит пальцем, слабый — кулаком.