Фрэнк Герберт - Дети Дюны Страница 37

Третье — когда население обретает надежду избавиться от уз. Оно никогда даже и поверить не должно, будто избавление возможно!?

Алия тряхнула головой, почувствовав, как от этого движения дрогнули ее щеки. В ее населении все признаки были налицо. Каждый доклад, получаемый ей от шпионов со всей Империи, укреплял ее и без того достоверное знание. Непрекращающиеся боевые действия джихада Свободных повсюду оставляли свои отметины. Куда ни дотронься «экуменизмом меча», народ не преминет занять позу покоренного населения: оборонительную, скрытную, уклончивую. Всякая демонстрация авторитета — что означало прежде всего и по сути РЕЛИГИОЗНЫЙ авторитет — стала провоцировать негодование. О да, пилигримы до сих пор стекались миллионными толпами, и были среди них, вероятно, истинно набожные. Но, по большей части, ими руководила не набожность, а другие мотивы. Чаще всем, это была хитренькая забота об обеспечении будущего. И покорность подчеркивалась, и приобреталась та форма власти, которая легко обращалась в богатство. По возвращении из Арракиса, хаджжи обретали дома новый авторитет, новый социальный статус. Они могли выносить выгодные им экономические приговоры, которым их родной мир, привязанный к своей планете, не осмеливался перечить.

Алия знала народную загадку «Что ты видишь внутри пустого кошелька, принесенного домой из Дюны?» И ответ: «Глаза Муад Диба (огненные алмазы)». В сознании Алии прошествовали традиционные пути подавления возрастающего брожения: народ должен усвоить, что оппозиция всегда карается, а помощь правителю — награждается. Силы Империи должны быть перетасованы наугад. Главные придатки имперской власти должны быть скрыты. Всякое движение, при помощи которого Регентство нанесет встречный удар на возможное нападение, должно быть тщательно выверено во времени, чтобы выбить противостоящих из равновесия.

«Не потеряла ли я свое хронометрическое чутье?» — задалась она вопросом.

«Что это за бесцельные размышления?» — осведомился голос внутри нее. Она почувствовала себя поспокойней. Да, план Барона был хорош. Мы уничтожим угрозу со стороны леди Джессики, и заодно опозорим Дом Коррино. Да.

С Проповедником можно будет разобраться попозже. Она понимала, что он из себя строит. Символика была ясной. Он был древним духом неутаиваемых мыслей, живым и действующим духом ереси в ее пустыне ортодоксии. В этом была его сила. И неважно, Пол ли это… до тех пор, пока в ней есть место сомнениям. Но знание Бене Джессерит говорило, что в его силе содержится и его слабость.

«У Проповедника есть изъян, который мы найдем. За ним будут следить по моему приказу, каждый миг он будет под наблюдением. И, если предоставится возможность, он будет дискредитирован».

Глава 17

Я не буду оспаривать утверждений Свободных, что они, по божественному вдохновлению, передают религиозное откровение. Нет, это их сопутствующая претензия на идеологическое откровение побуждает меня облить их презрением. Конечно, они предъявляют эту двойную претензию в надежде, что она укрепит их владычество и поможет их долгосрочному утверждению в мире, находящим их гнет все возрастающим. И предостерегаю я фрименов от имени всех этих притесняемых народов: краткосрочная выгода всегда оборачивается убытком по прошествии времени.

Проповедник в Арракине.

Ночью Лито взошел вместе со Стилгаром на узкий уступ гребня низкой скалы в съетче Табр, называвшейся Спутником. В ущербном свете Второй луны со скалы им открывалась вся панорама — к северу защитная Стена и Гора Айдахо, Великая Равнина к югу и — к востоку, по направлению к скалам Хаббания — перекатывавшиеся дюны. С юга горизонт прятался в клубящейся пыли, отголосках шторма. Абрис Защитной стены морозно серебрился в лунном свете.

Стилгар пошел против своей воли, присоединясь к секретной вылазке лишь потому, что Лито растревожил в конце концов его любопытство. Что за нужда пересекать пески посреди ночи? Парнишка грозился ускользнуть и отправиться в этот поход в одиночку, если Стилгар откажется. И Стилгара безмерно беспокоило проделанное ими. Две такие важные мишени — одни, в ночи!

Лито присел на корточки на уступе, лицом к югу, к равнине. Время от времени он, словно бы разочарованно, хлопал себя по колену.

Стилгар ждал. Искушенный в умении молчаливо ждать, он стоял в двух шагах от своего подопечного, скрестив руки на груди, его роба мягко колыхалась под ночным ветерком.

Для Лито переход через пески представлялся откликом на его внутреннее смятение, необходимостью отыскать новую направляющую поддержку в жизни, объятой тем внутренним противоборством, на которое Ганима уже несмела отваживаться. Он выманил Стилгара в эту совместную вылазку, потому что есть вещи, которые Стилгару должно знать, ради того, чтобы быть готовому к дням грядущим.

Лито опять стукнул себя по колену. Как же обременительно знать начало! Он порой ощупал себя продолжением бессчетных других жизней, таких же непосредственно реальных, как и его собственная. В потоке этих жизней не было конца, не было завершенности — только вечное начало. Представали они и шумно осаждающей его толпой, словно он был единственным окошком, в которое каждый жаждал заглянуть. И здесь таилась опасность, погубившая Алию.

Лито поглядел вперед, на лунный свет, серебривший перенесшие бурю равнины. По равнинам растекались набегавшие друг на друга складки дюн; волнистыми насыпями громоздилась кварцевая крупка, словно по мерке рассыпанная ветрами — тускло-желтый песок, кварцевый песок, гравий. Он почувствовал, что обрел один из приходящих перед самой зарей моментов уравновешенности. Время поджимало. Уже стоял месяц аккад, и позади — все, что оставалось от этого бесконечного времени ожидания: длинные горячие дни и горячие суховеи, ночи, подобно этой терзаемые шквалами ветра, нескончаемые порывы от раскаленных, как топки, стран Хаукбледа. Он глянул через плечо на Защитную стену, изломанную линию в свете звезд. Там, за стеной, в Северной впадине, и обитала его главная проблема.

Опять он посмотрел на пустыню. Пока он вглядывался в горячую тьму, забрезжил день, из-за пыльных склонов всходило солнце, лимонными оттенками трогая красные столпы бури. Он закрыл глаза, желая представить, как день взойдет над Арракином, увидеть в своем сознании город, разбросанными коробочками лежащий между светом и новыми тенями. Пустыня… коробочки…. пустыня… коробочки.

Когда он открыл глаза, пустыня оставалась — разлегшееся шафранно-коричневое пространство взбитого ветром песка. Маслянистые тени вдоль основания каждой дюны вытягивались словно лучи только что минувшей ночи. Они связывали одно время с Другим. Лито подумал о ночи, сидя на корточках, недремлющий Стилгар рядом с ним, старший по возрасту, тревожимый молчанием и необъясненными причинами их приходов в это место. Наверняка у Стилгара много воспоминаний о том, как он проходил этой дорогой со своим обожаемым Муад Дибом. Даже сейчас Стилгар двигался, обшаривал взглядом все вокруг, будучи начеку против любой опасности. Стилгар не любил оказываться на открытом месте при дневном свете. В этом он был чистой воды Свободным прежних времен.