Александр Громов - Тысяча и один день Страница 37

Что поделаешь, если зубы часто сжимаются сами собой?

– А ну, утихли оба!

В каждой руке я держу по эксмену, ухватив обоих за шиворот и раздвинув на максимальное расстояние, чтобы они не могли достать друг друга. Друг друга-то они достать не могут, зато мне уже перепало дважды: кулаком по уху от левого и пинком в бедро от правого. Бесприцельно. По правде сказать, в шоу Мамы Клавы такие касания у нас и за удары-то не считались. Но звон в ухе стоит, и синяк на ноге точно будет. Могло быть хуже, если бы драчуны действовали не потеряв головы, а умно и умело, – но тогда и мне пришлось бы воспитывать их совсем по-другому. Этот, правый, больно здоров лягаться. Лягнул бы куда не следует – и привет, сдавай в кладовку выданный под расписку сексатор, больше он не понадобится. Какой я тогда мужчина? Вон живоглот греческий Кронос – бог! – и тот впал в ничтожество, оскопленный сыночком. Утратил не могущество – авторитет, а вместе с ним и власть. Даже древние боги не уважали экс-мужчин.

Для пущей убедительности я как следует встряхиваю обоих, отчего мои магнитные подошвы с поцелуйным звуком отделяются от металлизированного пола. Вовремя дернув своих пленников кверху, я меняю вектор движения на противоположный и вновь со стуком приклеиваюсь к металлу. Не хватало еще мне, старожилу, взлететь к потолку на потеху зрителям, как какому-нибудь лопоухому новичку.

– Брэк, я сказал! А то лбами стукну.

Один из них уже не дергается, а только страдальчески морщится – видно, ненароком прикусил язык, – зато второй продолжает трепыхаться и изрыгать черные слова. Упорный какой. Этого я встряхиваю еще раз, чтобы зубы лязгнули, и отправляю в толпу зрителей рикошетом от потолка.

– Эй, там! Подержите-ка его.

Ловят и держат. И сейчас на правах старожила, вдобавок пилота, существа высшей касты, я буду вершить суд, скорый и правый.

– Ты. – Я снова, но уже легонько встряхиваю того, что прикусил язык.

Он бессмысленно таращится на меня, не понимая, какого рожна мне от него надо. Физиономия незнакомая, надо полагать, прибыл со вчерашним пополнением.

– Когда к тебе обращается старожил, ты должен назвать себя и указать должность, – терпеливо внушаю я.

Кажется, он понимает, что я не шучу. Среди зрителей становится тихо.

– Федор Шпонька, техник корабельных систем связи...

– Что же ты, Федор Шпонька, в драку полез, а? Наверное, причина была серьезная?

– Он мне весь полет прохода не давал, измывался! Отморозок!

– Перестань визжать, надорвешься, – морщусь я. – Кто начал драку?

– Ну я... Двинул ему в зубы. Жаль, мало!

– Пять нарядов на уборку санузлов базы, по нечетным числам, – выношу я свой приговор. – Сегодня у нас нечетное? Можешь приступать прямо сейчас. Где что лежит, спросишь у дневального.

– За что-о?! – крик души.

Придется объяснить.

– За глупость. Она у нас наказуема, как и везде. Плюс еще пять нарядов за неуместные вопросы. Итого десять. В следующий раз наказание будет строже. Все. Свободен. Давайте сюда второго.

Неумело цокая магнитными подошвами по полу – видно, что еще не привык, – наказанный Шпонька удаляется, растерянно оглядываясь на зрителей и пытаясь понять: не повезло ему сегодня – или наоборот?

Конечно, повезло, дурашка.

Я теряю к нему интерес и оборачиваюсь ко второму любителю помахать кулаками. Подталкиваемый в спину доброхотами из зрительской массы, этот приближается – цок-цок – ко мне и рапортует, не дожидаясь подсказки. Ухо, значит, чуткое. Уловил. И, как видно, очень быстро ориентируется в новых ситуациях.

– Илья Лучкин я, техник по системам жизнеобеспечения.

Ох, не нравится мне этот Илья Лучкин! Никогда не причислял себя к физиономистам, но эта заплывшая толстым подкожным жирком ряшка и глубоко посаженные глазки внушают мне инстинктивное недоверие. А главное, радостная готовность как склониться перед сильным и по мановению его мизинца вылизать вокруг него пол, так и первым вцепиться в глотку тому, кто хоть на миг окажется слабее. Знаю я таких: они умеют безошибочно выбрать этот миг! В подполье они обычно примыкают к крайним радикалам, не имеющим иной программы, кроме как напасть исподтишка на зазевавшуюся женщину, изнасиловать и убить, и они с удовольствием насилуют и убивают, если есть стопроцентная гарантия делать это безнаказанно. И они же с не меньшим рвением идут на контакт с полицией и спецслужбами, охотно продавая своих товарищей-садюг. Стукачи из них выходят отменные. Клиническими садистами их не назовешь, они не столь примитивны, но заедать других насмерть – для них удовольствие, а расширить круг тех, кого можно жрать живьем, – цель жизни.

Интересно, каждая ли крыса мечтает стать крысиным королем?

Впрочем, я, может быть, и пристрастен... Сейчас посмотрим.

– Причина драки? Твой вариант.

Илья Лучкин успокоился удивительно быстро, и голос его на удивление ровен:

– Вариант один и тот же: этот псих на меня напал, я защищался. Да ведь он сам сознался.

– Псих оттого, что напал, или оттого, что сознался? – спрашиваю я.

Смешки. Лучкин делает вид, что не понял вопроса.

– У него были основания начистить тебе рыло? – уточняю я.

– Нет. И у меня не рыло, а лицо!

Вот как. Он еще ерепенится. По-моему, у него все-таки рыло, но если он думает, что лицо, возражать не стану. Как раз лицо он больше всего боится потерять, хорошо понимая, что влип в неприятную историю, и лихорадочно ища, как из нее выпутаться, не уронив себя в глазах... Оглядываю столпившихся у стены и в проходе зрителей – так и есть, среди них вкраплено несколько незнакомых физиономий. Вот в их, значит, глазах.

– Вчерашнее пополнение – шаг вперед, – командую я.

Нестройное цоканье магнитных подошв.

– Ты, – обращаюсь я к щуплому пареньку, – подтверждаешь его слова?

В ответ – очень поспешный, но немного растерянный кивок.

– Не слышу!

– Да. Подтверждаю... – почему-то шепотом.

– Оснований для драки не было?

– Не было... – еще тише.

Ясно...

– Ты? – тычу я пальцем в направлении следующего, плотного коротышки. У того заранее заготовлен ответ:

– Не знаю. Может, чего и было – не видел... Я много спал во время перелета...

– Спал два с лишним месяца? Замечательно. Все порядочные эксмены произошли от Первоматери, а ты, значит, от суслика. Так?

Зрители веселятся, а мне не до смеха. Скольких эта гадина уже успела запугать? Неужели всех?

– Брось, Саймон, – морщится высокий белобрысый парень, крайний справа. – Правильно Федька ему врезал. Поделом. Жаль, я поздно пришел, а то бы еще от себя добавил. Шкуры вы. Чего испугались: сортиров, что ли, никогда не мыли? Тьфу!

– Назовись, – резко бросаю я, вперив в высокого хмурый взгляд. Не хочу показать, что внутри у меня все содрогнулось от удовольствия.