Наталья Резанова - Игра времен (сборник) Страница 37

В целом считаю, что события развиваются в правильном направлении…»

Никто не знал, как именно и по какой дороге Ридольфи был препровожден в военную тюрьму. Об этом узнали уже после того, как событие свершилось. В порту стало заметно тише, лица – мрачнее. Надо всем витал образ беззащитного старца, ждущего в сыром каземате, в кандалах неминуемой смерти. Дирксен мог быть доволен – агенты Армина недаром ели свой хлеб. Миф начинал работать против мифа. Важно было и другое. Ридольфи переправили благополучно. Если бы на конвой по дороге было совершено нападение и старика освободили, это спутало бы Дирксену все карты. Конечно, подобные нападения крайне редки, но от Джироламо, как известно, можно было ожидать всего. Но Джироламо не появился. А это подтверждало предположение Дирксена о том, что мятежник находится где-то далеко. Разумеется, его верные, присутствие которых ощущал Дирксен, озаботились поставить его в известность о судьбе, постигшей приемного отца, но для того, чтобы он получил это известие и принял меры, требуется время.

Тем не менее подготовительный период пора было заканчивать. Дирксен собрал свой невеликий багаж и отправился рассчитываться с хозяином гостиницы, который в последние дни был к нему весьма внимателен (это Дирксен тоже взял на учет). Между ними произошел следующий диалог:

– Уже съезжаешь? Что так? Говорил: «Корабль буду искать», а сам…

– Мало ли. Хочу посмотреть, каково в других местах.

– Или тебе в Форезе не понравилось?

– Смотря что.

– Вернешься?

– Не знаю. Как повезет. Может, и нет.

– И куда же ты отсюда отправишься?

– В Бранку.

Бранка находилась приблизительно на полдороге из Форезе в Азорру.

Дирксен выехал открыто, утренним дилижансом. На следующий день он уже был в Бранке и тут же направился на постоялый двор. Там он предполагал нанять лошадь.

Свирепое солнце побережья господствовало и здесь. Однако выяснилось, что он, новоприезжий, лучше переносит жару, чем давно живущий в Форезе Армин, – может быть, благодаря телосложению. Другое раздражало его – чрезмерная яркость здешних красок, особенно проявлявшаяся в портовом Форезе. Эти цвета – красный, рыжий, золотистый, в которые был окрашен город, доходящая до черноты зелень и густая синева – резали глаза. Отстоявшая от моря запыленная Бранка выглядела менее броско, но достаточно намешано было и здесь. И нигде ни признака осени, давно наступившей в Арвене.

И, пожалуй, шума было не меньше, чем в порту, разве что матросов и грузчиков заменили торговцы и погонщики мулов. Был базарный день, пыль, крики, давка завершали картину, и легко было затеряться в этой толчее. Что он и сделал. Но и смешавшись с толпой, он не забывал отметить свое отличие от этих людей. Внешность его не привлекала к себе внимания, хотя, если вдуматься, заслуживала такового. Высокий, очень худой, он не производил впечатления физически сильного человека, каким был на самом деле, и это нередко оказывалось ему полезно. Соответственно фигуре, лицо он имел бледное, с впалыми щеками и крупным лбом. Волосы темно-русые, коротко остриженные. Парика не носил никогда, при здешней жаре – тем более. Словом, типичный арвенец – нечто среднее между авантюристом и пуританином, причем эти свойства были не только неотделимы друг от друга, но и малоразличимы в проявлениях. Он был начисто лишен снобизма столичного жителя, это и многое другое вытеснило из души Дирксена стремление к порядку. Его можно было даже назвать страстью, если бы всякое понятие о страсти не было чуждо обычным представлениям Дирксена. Северная холодность? Да, пожалуй… Но и следование законам времени. Век Просвещения оправдывал слабости, но не одобрял страстей. К сожалению, в Итальянской колонии просвещение было слишком мало распространено…

Да, при желании он мог бы затеряться. Однако в данном случае важно было, чтоб его не потеряли, а, наоборот, нашли.

И его нашли. Встреча состоялась самым прозаическим образом, когда он торговал лошадь. Смуглолицый коренастый человек средних лет в надвинутом на левое ухо суконном берете, прислонившись к коновязи, рассматривал барышника и покупателя столь беззастенчивым образом, что барышник не выдержал.

– Что пялишься, воровская рожа?

– А ты меня за руку ловил, конокрад? Я честный человек, ищу себе попутчика… до Азорры. А то грабят на дорогах, сам знаешь.

– Когда едешь в Азорру? – спросил Дирксен.

– Нынче же и еду.

– Подойдет. И до ночи мы туда доедем?

– Ты, я вижу, приезжий.

– Да.

– Так вот, я тебе отвечу. Если по главной дороге, по почтовой, – только завтра и будем. А по боковой, вдоль берега, – как раз к ночи. Но это дорога не для каждого. Потому спутника и ищу…

– Согласен.

– А если я тебя заманиваю, чтоб ограбить?

Дирксен молча посмотрел на него.

– Ладно, буду ждать у городских ворот.

И он направился прочь, провожаемый напутствием барышника: «Чтоб тебе шею свернуло к ноге в придачу!» Только на ходу было заметно, что собеседник Дирксена прихрамывает.

– Ты его знаешь?

– Немного. Это Вальдес. Он раньше с Браччо плавал, слышал про такого? Потом вроде ушел. Давно я его не видел здесь.

«Судя по его походке, – думал Дирксен, – вряд ли это он следил за мной в Форезе. Тот не хромал».

Вальдес ждал его, где договорились, и до поры, пока они не свернули с главной дороги, молчал. Потом спросил:

– Что слышно в Форезе?

Дирксен ни разу не упомянул, что он едет из Форезе, но в ответ только пожал плечами.

– Все только и говорят об аресте старика Ридольфи, – продолжал Вальдес.

– Это так.

– Как думаешь, зачем они поволокли старика в Азорру?

– Я их мыслей не чтец… но тут возможны два предположения. Или Джузеппе Ридольфи взят заложником, и следует ожидать, что они потребуют добровольной явки Джироламо в обмен на жизнь его отца…

– Ты считаешь, они могут на это пойти?

Вальдес был взволнован, что, как заметил Дирксен, было не очень ему свойственно.

– А почему нет? Разве ты не знаешь таких случаев? «Голову за голову» – так, кажется, это называется?

– Нет. – На последних словах Дирксена Вальдес покачал головой. – Нет, ничего у них не выйдет.

– Что, Джироламо не явится?

– Разве в нем дело? Он-то, может, ни минуты бы не задумался. Но люди этого не допустят. Да и сам Ридольфи… Старик же скорее руки на себя наложит, чем позволит, чтобы Джироламо загубили, что я, его не знаю?

– Хорошо. – Дирксен был абсолютно спокоен. – Предположим, и они это знают. А если они просто хотят отомстить? Отомстить Джироламо, у которого больше нет родных, и Ридольфи, за то, что вырастил мятежника.

– За это нельзя судить!

– А кто тебе сказал, что его обязательно будут судить? Он станет не первым, кого сгноили в крепости без суда и следствия.