Юрий Брайдер - Бастионы Дита Страница 37

— Пожалейте, родимые! — Впервые нечто похожее на страх обуяло толстокожего борова. — Я это добро всю жизнь копил! Да то, о чем вы просите, не под силу человеку.

— В этих подвалах много такого, что может раздобыть лишь демон. Не теряй времени зря. Если не хочешь вернуться на пепелище, поторопись.

Не вмешайся я, этот разговор продолжался бы еще долго. Есть люди, для которых физическое воздействие намного убедительнее любых слов. Как бы между делом продемонстрировав осточертевший фокус со сминанием в комок медной тарелки, я оторвал хозяина от пола, доволок его до порога и вышвырнул во двор. Его причитания, перемежающиеся гнусной бранью, слышались еще некоторое время, а потом умолкли вдали. Отправился ли он на поиски зелейника, подался ли собирать подмогу или просто пошел к соседу выпить пива — осталось неизвестным. Калитка хлопнула так, что сигнальные склянки-жестянки дребезжали после этого еще не меньше минуты.

— Вы безумцы, — промолвила Ирлеф. — Откуда здесь взяться зелейнику? Тайна его приготовления известна лишь немногим людям, никогда не покидавшим город.

— А вот мне, например, безумцами кажутся такие, как ты. — Мне почему-то захотелось уязвить Блюстителя Заветов. — Не вы ли додумались опаивать самих себя этой отравой? Нашли способ бороться с собственными грехами и слабостями! Вместо стыда и совести — глоток зелейника! Но поверь мне: ни палка, ни цепь, ни лекарство не делают людей лучше. Вы жестоко обманулись.

Ирлеф молчала, завернувшись в пропахшую затхлостью хламиду, похожую, скорее, на конскую попону, чем на человеческое одеяние, но Хавра мои слова неожиданно задели за живое.

— Проклинаю тот день, когда отчаяние и злой рок толкнули меня в объятия этих шелудивых душой праведников. — Он заскрежетал зубами. — Я знал, что поплачусь за это, но чтобы умереть так бессмысленно?…

— Не суетись, — равнодушно сказала Ирлеф. — Лучше полежи. Напрасные и чрезмерные усилия только приближают твой Срок… Все, что ты сказал, для меня не новость. Я давно подозревала, что друг ты дитсам только на словах, а на деле — враг. Не знаю, каковы твои истинные замыслы, но, хвала зелейнику, осуществиться им не дано.

Хотя до окончания моего Срока было еще далеко, я внезапно ощутил тошнотворную слабость и поспешно подался на свежий воздух.

Нельзя сказать, чтобы я уж слишком верил в удачу нашего плана. Хозяин, конечно, прохиндей еще тот, но и задача ему досталась непростая. Что-то вроде сказочной байки, предвосхитившей литературу абсурда, — «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Ясно, что эксплуатировать человеческие пороки — грех, но еще больший грех — не попытаться использовать их в благих целях. Вот только если Хавр переоценил способности хозяина, жить нам всем осталось не так уж и много. Впрочем, вернуться в город я всегда успею. Даже если для этого придется тащить Ирлеф на плечах.

Нужно выжить хотя бы для того, чтобы испытать себя в новом качестве. Не знаю, как это случилось — то ли с помощью Фениксов (не исключено, что именно их Хавр имел в виду, говоря о каких-то Предвечных), то ли под воздействием шальной волны времени, отразившейся от непроницаемой стены пространства, то ли используя свои собственные сверхвозможности, активированные неким, пока еще неизвестным мне фактором, я все же сумел переместиться в будущее, пусть и не очень далекое. А если рвануть отсюда в прошлое, в тот самый момент, когда моя льдина оказалась посреди Дита? Но сохранится ли при обратном перемещении благоприобретенная память или я вновь повторю все свои ошибки? Не встречу ли я себя самого? И вообще, как прошлое становится настоящим и в каком отношении оно находится в будущем?

Я попробовал вернуть те ощущения, которые испытывал, сопротивляясь сияющему призраку, — напрягался и так и сяк, чуть ли не кряхтел, но все это напоминало потуги едва проклюнувшегося птенца воспарить над гнездом. Или способность управлять временем (а возможно, наоборот — собой во времени) покинула меня, или для ее реализации требуются некие чрезвычайные обстоятельства.

Тихо подошла Ирлеф и стала рядом со мной.

— Хавру совсем плохо. Вот-вот должен начаться первый приступ.

— Как долго это длится?

— По-разному. Зависит и от человека, и от дозы, которую он принял в последний раз. Иногда агония продолжается не больше часа, а иногда растягивается на неделю. Вся надежда на хозяина.

— Ты же сама сказала, что здесь достать зелейник невозможно.

— Случается, что наши лазутчики или торговые агенты пропадают в Заоколье без вести. Ведь кому-то остаются их баклаги.

— Ты хочешь, чтобы Хавр остался жить?

— И да, и нет… Так сразу и не ответишь.

— Как ты стала его женой?

— Я говорила тебе, что мой первый муж погиб во время Сокрушения. Я была свободна, и Хавр согласно нашим законам предъявил на меня права. Какая разница. Не он, так другой.

— А отказаться в таком случае нельзя?

— Кто же это посмеет не выполнить решения Сходки! — искренне удивилась она. — За такое можно и без зелейника остаться.

— Да-а, — только и смог вымолвить я.

— Хотя, если честно, я должна быть благодарна ему. Не прожив с Хавром и года, я поняла, что он вовсе не тот, за кого себя выдает, что есть ложь, на которой лгуна поймать невозможно, что исполнять обещанное совсем необязательно, а хранить однажды данное слово — глупо. Я была так поражена этим, так запуталась в собственных чувствах, что обратилась к Заветам. Долгое время я сопоставляла его поступки со словами Заветов и однажды, как истинный дитс, выдвинула против мужа целую кучу обвинений. И что же ты думаешь? Я ничего не смогла доказать. Он все извратил, поставил с ног на голову, доказал недоказуемое, убедил самых строгих и пристрастных Блюстителей. Даже Заветы, как выяснилось, он знал лучше меня. Я осталась в дураках и едва избегла наказания. С тех пор я и налегла на Заветы всерьез. Я раскопала все давно забытые дополнения и уточнения, выучила наизусть не только основные тексты, но и комментарии к ним, даже те, которые были когда-то отвергнуты. Помню время, когда я говорила и мыслила только словами Заветов. От этого можно было сойти с ума. Едва начинался дождь, я лихорадочно подыскивала соответствующие моменту святые слова. Завидев хромую собаку, размышляла о том, как это соотносится с тем-то и тем-то откровением. Потом это прошло, как детская болезнь. Я стала ощущать Заветы целиком, как нечто неделимое, во всей их красоте и силе.

— Ты уверена, что детская болезнь прошла? — перебил я ее.

— А ты сомневаешься?

— Прости, но любая болезнь оставляет отпечаток. А некоторым свойственно возвращаться. Вспомни, как ты…