Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник) Страница 37

— Оставь, пожалуйста. Скажи честно, что ты мне завидуешь.

— Нет, полосатое действительно нескромно. Так и кричит: “Обрати на меня внимание!”

— Ой, пошли. Бери серп. Надсмотрщик идет сюда.

Вот и все. Но я был в восторге. Готов был выскочить из щели, обнять этих пылающих девиц. Их болтовня была словно весть с родной планеты. Подумать только: миллиарды километров от дома, жерло “пещи огненной” и в этой “пещи”, в огне не горящие саламандры, непонятные существа с алюминиевой кровью сплетничают о загадочных личностях противоположного пола. Что‑то умилительное в этом вселенском всевластии любви. И что‑то разочаровывающее. Стоило лететь за миллиарды километров и опускаться в “пещь огненную”, чтобы услышать мудрое замечание о нескромности полосатых юбок.

После первого удачного перевода дело пошло у кибера. Вскоре он выдал мне обрывки разговоров других работников на поле, перебранку продавцов с покупателями в торговом ряду, почти полностью песню гребцов: “Мы ребята–молодцы, мы — галерные гребцы. Раз, и раз, и раз, и раз. Дело спорится у нас. Нас сажают на скамью, в цепи тяжкие куют. Но раз и раз…”, и так далее, в том же бравурном тоне, неожиданном для рабов, прикованных к скамье, но, видимо, продиктованном темпом гребли.

Однако интереснее всего для меня оказался перевод беседы трех ученых мужей, которые метались в тесной загородке, полагая, что солидно прогуливаются, выявляя истину в споре.

Первый ученый. Я спрашиваю почему тюк травы под тяжелым камнем становится плотным комком? Почему кусок железа под ударами тяжкого молота превращается в острый нож? Почему этот острый нож может рассечь грудь, проникая в тело? Почему гребец, упавший в лаву, погружается в нее? На все вопросы одним ответом отвечаю.

Потому что тюк травы состоит из стебельков, разделенных воздухом, и они сближаются под тяжким камнем. И подобно траве, кусок металла, и жаркая лава, и моя грудь, и даже воздух сам состоят из тончайших стебельков, тонюсеньких, не различимых глазом. И стебельки те могут сдвинуться, заполняя пустоту, или, наоборот, раздвинуться, пропуская нож в тело или тело утопающего в лаву.

Еще спрашиваю: если все на свете состоит из стебельков, как же рождается великое разнообразие мира: мужи, жены, кнэ верховые, кнэ съедобные и кровожадные лфэ, стебли, листья, плоды, гибкий металл, твердый камень, жидкая лава и воздух, которым мы дышим, хотя и не видим его.

Отвечаю одним ответом: те невидимые стебельки различны по форме, оснащены колючками и крючочками, могут цеплять друг друга, образуя узоры, подобные кристаллам застывшей лавы в прохладное семисотградусное утро. Однако в воздухе, где каждый стебелек плавает сам по себе, словно крупинка в жиденькой похлебке нищего, сцепления редки и узоры примитивны. Просты узоры и в твердом камне, где стебельки сложены плотно, как хворост в вязанке, нет простора для перемещений и сочетаний. Счастливее всего чувствуют себя стебельки в лаве, где и привольно, и велик выбор касаний, и есть место для самого сложного орнамента. Потому сок листьев подобен лаве и кровь наша подобна лаве.

Второй. А теперь я спрашиваю тебя. Спрашиваю: еще когда я был мальчонкой в короткой рубашке, мой мудрый и многоопытный дед поведал мне историю бога неба Этрэ, который полюбил смертную Од и в час, когда неотвратимый Рок взял ее душу, из дыхания любимой создал воздух, из ее крови — лаву, из костей — твердые камни. Ты же рассказываешь мне сказку о невидимых тонюсеньких стебельках. Как тебя понять: боги и есть стебельки или боги связали мир из стебельков, цепляя крючочек за крючочек, как старухи вяжут перчатки для своих зябких рук?

Первый. Отвечаю: и я, будучи мальчонкой в коротенькой рубашке, от своего деда слышал истории о любвеобильном боге Этрэ. Но дед мой сам не видел бога, он только слышал песни Этриады от своего деда. Дед мой резал тростник у канала, бог Этрэ ни разу не помог ему резать. Отец ковал мечи от детства и до старости, бог Этрэ ни разу не взмахнул молотом. Я учился искусству чтения книг, бог Этрэ не подсказал мне ни единой буквы. Мы вынуждены без помощи богов добывать хлеб, ковать и читать по своему разумению. Своим разумением нам нужно понять воздух, лаву и камень, чтобы разумно применять ковкость руды, и жар лавы, и дыхание воздуха в кузнечных мехах. Боги нам не помогают. Возможно, мы мелки для их внимания… А может быть, сами они живут в пустоте, далеко–далеко от нашего стебелькового мира. Я не знаю. Я не видел богов, и не видел их мой дед и дед моего деда. Мы слышали песни.

Третий. Я спрашиваю, я спрашиваю теперь. Какая польза вопрошать слепого о красоте мира, и глухого о звучной песне, и безносого об аромате цветов? К чему слушаю я рассуждения о невидимых богах и невидимых стебелечках, сцепляющихся так и этак? Ты не видел стебелечков и богов, я их не видел, и он не видел. Слепой спорит со слепым о картинах. Ты не знаешь, он не знает, я не знаю. Но знаю хотя бы, как мало я знаю. Ученики требуют: “Учитель, объясни нам все”. Я говорю: “Прежде чем познать все, познайте хотя бы себя”. Что есть добро и что есть зло для вас? Что есть веселье и что есть тоска? Что есть чувство и что есть мысль, дружба, ненависть и любовь?” Но отвечают ученики: “Учитель, дай сразу ответ, потому что нам некогда думать. Сегодня мы принимаем важного гостя. Он любит соус из жирных почек молодого кнэ, и надо бежать на рынок, чтобы найти почки послаще. Если же соус будет плох, важный гость отдаст сопернику прибыльный откуп и отец не сможет дать сестре достойное приданое. И соседки в храме скажут: “Э–э, стыдно твоему отцу!” Угощение, гость, прибыль, приданое, пересуды! Суета сует и всяческая суета! Умеренный мудрец богаче жадного богача. Свободен тот, кто ничего не добивался. Легко идти тому, у кого нет ноши. Сбросьте ношу мирской суеты! Миска толченых листьев и кувшин алюминиевого сока- вот все, что тебе необходимо. А миску и кувшин тебе уделит любой бедняк.

Первый. Спрашиваю. Если твой совет примут все до единого огнеупорийцы, все удалятся в пустыню, чтобы познать себя, кто станет делать кувшины и миски из остуженной лавы, кто будет сажать ростки и срезать стебли, чтобы наполнить миски, и выжимать сладкий сок из стеблей, чтобы наполнить кувшины? И не умрут ли познающие себя в тщетном ожидании пищи и питья? Спрашиваю.

Второй. Я отвечаю на твой вопрос, о вопрошающий. Боги, в которых ты сомневаешься, существуют и мудры. Мудрость смертного в том и состоит, чтобы понять их божественные намерения. Боги недаром создали огнеупорийцев различными, мужами и женами, господами и рабами, богатыми и бедными, умными и глупыми. “Познай себя”, — сказано не всем, а тем, кто рожден для познания, — философам. Философы познают себя, свое счастье и счастье каждого, каждому укажут достойное и разумное место в жизни. Земледельцам отведут поля, достаточные для прокормления и податей. Незрелым юношам и девушкам определят сроки для вступления в брак и подыщут достойных спутников. И благословят боги мир, управляющий законами разума…