Николай Басов - Экспансия (сборник) Страница 38

— За этого индивида из расы людов я предлагаю вам, любезный Саваф, двадцать талантов.

Между собой всякие титулы они опускают, мельком, все еще страдая остаточными болями, заметил Ростик. Очень разумно, хотя меня это не касается.

— Крупная сумма, — признался Саваф. — Больше я не получал даже за хорошо обученного ярка.

Стоп, вдруг сообразил Ростик. А ведь я мог бы сбежать за шесть талантов… Если поторговаться, удалось бы сойтись на пяти, как говорила та тетка из табиров-пилотов… И лишь тогда он действительно опомнился. Сейчас не стоило даже заикаться об этом, даже на нижних своих частотах, недоступных чегетазурам.

Тем более что этот эмоциональный всплеск Фискат почувствовал. Как бы параллельно с основным разговором, он спросил Савафа:

— Тебе не кажется, что с этим людом что-то происходит?

— Нет, обычно он так и выглядит после обследования вроде того, что мы ему устроили. А пробует восстановиться быстрее, чем обычно, потому что ему любопытно, будет ли он жив после нашего разговора.

Ха, подумал Рост, уж теперь-то я уверен, что не просто буду жив, но и что-нибудь выторгую для себя. Подчиненного, за которого дают двадцать талатов, просто так на заднем дворике не расстреливают.

И все-таки он слишком быстро попытался привести себя в норму после «обследования», которое ему на пару устроили чегетазуры. Просто грохнулся на пол как подкошенный, хотя и не выключился до конца.

А может, и выключился, хотя и продолжал почему-то думать, что немало узнал о чегетазурах и вообще о своем месте в этом мире. И в этом, как бы там ни было, заключалась его маленькая, но ощутимая победа. Впрочем, если подумать, не такая уж маленькая… Но насколько она значима, он сумеет понять и позже, когда будет чувствовать себя вне контроля чегетазуров, например, дома, под ласковыми руками Василисы.

Глава 15

Город, в который перевели Ростика после последнего «обследования», находился гораздо севернее Вагоса и назывался Висчен-Ца. С мрачной иронией он попробовал было называть его Венецией за полное отсутствие воды в окрестностях на многие сотни километров, но название не прижилось даже для него самого. Город был большим, по крайней мере тысяч четыреста разных существ в нем проживало, хотя основу, как обычно, составляли пурпурные, ламары и кузнечики. Правили в городе несколько очень злобных чегетазуров, создавших даже для цивилизации пурпурных впечатляющее подобие тоталитарного режима. Например, за нарушение комендантского часа можно было угодить на несколько дней в заведение, мало отличающееся от тюрьмы, а при повторном нарушении репрессии вообще были трудновообразимыми.

Вот этот режим Ростику и показался вполне подходящим для использования, он даже решил, что ему повезло. Потому что, как в каждом таком полугражданском-полувоенном лагере, почти никто никогда не задавал вопросов. Первым делом, конечно, Росту выделили комнатуху, довольно грязную, но и удобно расположенную, в здании с тремя выходами, где обитало до тысячи каких-то других губисков. Поразмыслив, Рост решил, что имеется еще и четвертый выход, через канализацию, но он был, разумеется, малоаппетитным.

Почему-то Ростика решили использовать не на полную катушку. Лишь пару раз покатали на антиграве, чтобы обследовать окрестности, но даже не слишком отругали, когда он объявил, что на двести миль, практически до лесов, уже возникающих на северо-северо-западе, никаких бродячих толп восхунов не наблюдается.

Пилотствовал на этот раз не Джар, а другой г'мет, очень мускулистый, но израненный до такой степени, что едва справлялся с управлением. Его постоянно мучили боли, и иногда он обмякал за рычагами, особенно после длительных перелетов. Как им удалось при этом не разбиться, Рост даже не брался угадать.

А однажды, когда их машина находилась на высоте в полтысячи метров, почти на пределе возможности дышать, пилот таки на несколько минут выключился. Тогда Рост взял управление на себя и в благодарность за это получил возможность сидеть в правом пилотском кресле. Причем все произошло при полном молчании этого самого коротышки. А как-то Рост увидел, что, получая полетное задание, он лишь кивает в ответ на приказы, вместо четкого их повторения, и догадался, что г'мет просто немой. Этот способ изолировать Ростика, вероятно, тоже был придуман местными чегетазурами.

Хуже всего было то, что Ростику однозначно отказали в пользовании библиотекой, как он ни просил, как ни пытался подать что-то вроде докладной записки хоть какому-нибудь начальнику. Зато, в условиях полного обеспечения, у него стало скапливаться немалое количество местных денег, и на этот раз они имели довольно необычный вид. Нет, конечно, это как были, так и остались градины из раковин, но каждая из них была с одной стороны аккуратно спилена, а на полученной поверхности было выбито что-то, похожее на клеймо, иногда довольно затейливое, иногда более грубое, но на местном рынке только эти вот надчеканенные градины и имели хождение. За использование обычных металлических жемчужин, как было в Вагосе, можно было опять же попасть под слишком пристальное внимание местных начальников.

А потом Рост почему-то оказался предоставлен сам себе. Он послонялся по городу, попал в пару каких-то передряг с местными, которые вполне могли окончиться серьезными неприятностями, потому что, как оказалось, зашел в районы, куда ни один губиск заходить не решался, и выпутался только потому, что очень уж отличался от пурпурных. А главное, он говорил на таком чистом по местным меркам, таком рафинированном языке, что даже уличные буяны не решились с ним связываться.

Здесь в ходу была очень старая речь, практически ничем не отличающаяся от древнего языка губисков. Как Ростику не раз казалось и прежде, она звучала грубее, чем та, на которой говорили в Вагосе, с простонародными интонациями, с выговором, уже весьма близким к языку несупенов. Вот этим-то Рост и решил воспользоваться.

Теперь он ходил по рынкам, по самым людным площадям этого города, по месту, которое почему-то называлось «набережной пустыни» — неширокой улице, протянувшейся прямо от главных ворот города на восток, в пески, пока не терялась в них. Почему-то именно тут сколько-нибудь зажиточные горожане любили прохаживаться вечерами, вероятно, с теми же целями, с какими прогуливались и люди — себя показать и других посмотреть. А при случае, и понравиться подруге одного с тобой вида, чтобы хотя бы грубовато пофлиртовать.

Сначала такая общность с человеческими обычаями Ростика позабавила, но потом он понял, что дело тут гораздо серьезнее. На этой самой «набережной» можно было, при желании, найти людей, которые способны были продать оружие либо какой-то запрещенный порошок, который, как утверждали торговцы, вылечивал от любых болезней. Можно было даже приобрести по сходной цене осколки талантов, за которые в цивилизации пурпурных можно было купить все, которые и служили некоторым неофициальным способом хранения накоплений.