Алан Фостер - Квози Страница 38

— Ну, не совсем, — Чад не смотрел ей в глаза.

— Что значит «не совсем»?

— Ну, он сказал, что у нас, наверное, есть немного печенья. А я не вижу смысла в том, что оно есть, если мы его не едим.

— Можешь взять немного.

Ой, ну мама! Я собираюсь в лес. Мне понадобятся силы!

Но она даже не улыбнулась. Сказано — значит сказано. Рюкзак готов? Ну, он всегда готов.

Рюкзак лежал на кровати в его комнате. Там была еще одна кровать, на ней часто спала его старшая сестра, и все же это была его комната. Точно так же, как и его дом, его самолет, его озеро и его горы. Юридические тонкости не интересовали его.

— Возьми в холодильнике бутерброд с тунцом и яблоко, — сказала мама.

— Он уже шарил по полке в поисках самого маленького бутерброда:

— Я не хочу яблока.

— Нет яблока, нет печенья.

— Ну хорошо, — он попытался притушить хитрый блеск глаз. — Одно яблоко и две пачки печенья. На этот раз мать не сдержала улыбки:

— Две, так две, но лучше бы ты съел яблоко.

— Съем, но попозже.

Она не спрашивала, взял ли он воду. Чад знал, что ему нельзя уходить далеко от озера. Кроме того, неподалеку было несколько ручьев с чистой родниковой водой. Место, где стоял дом, не подверглось загрязнению. Они уже много лет приезжали на лето сюда, после того, как ее муж получил этот дом по наследству, и еще никто не отравился водой. Джек часто повторял, что это самое чистое место в стране.

— Вернешься до захода солнца, — напомнила она, но в этом не было необходимости. Чад знал правила. Несмотря на свой возраст, он был осторожным и внимательным путешественником-одиночкой. С пяти лет он уходил в лес один. Родители даже пообещали, что когда ему исполнится двенадцать, то они разрешат Чаду ночевать в горах. Мать старалась не думать о неумолимом беге времени и вернулась на кухню к цыплятам.

Чад аккуратно завернул бутерброд, яблоко и две упаковки печенья, положил коричневый бумажный пакет в рюкзак и выскочил из дома, пока мама не передумала.

Отец по-прежнему возился с мотором и иногда от озера доносились разные не очень хорошие слова. Чад никогда не решился бы повторить их в присутствии взрослых или сестры, которая тут же доложила бы об этом маме, предвкушая его наказание. Вообще, он бы с радостью поменял свою вредную сестру на какие угодно неприятности, но, к сожалению, судьба наградила его Минди. Зато стоило ему вырваться из дома, где сестра проводила все время с журналами и стихами, он чувствовал себя счастливым человеком. Все было интересным: новое дерево, новая скала, новый жук, ползущий по прибрежной гальке, головастик, плывущий в нагретой солнцем воде, невидимые птицы с песнями, звучащими в прозрачном вечернем воздухе.

Жаль было только, что по соседству никто не жил. Отец объяснил ему, что здесь запрещено селиться людям и если бы дедушка Ларсон не построил здесь дом задолго до того, как был принят этот закон о заповеднике, то они бы тоже никогда сюда не попали. Кроме того, добраться к деду можно было только на гидроплане или пешком, поэтому здесь почти никого не бывало. Отец пытался объяснить сыну, что именно одиночество привлекает его. Он летал на больших самолетах и несколько недель в таком нетронутом уголке страны были для него наслаждением. Он был опытным летчиком, но берег озера был настолько изрезан, что даже ему стоило немалого труда посадить самолет. Матери тоже нравились покой и тишина озера, а сестре было все равно где писать стихи. Чад только насмешливо фыркал. Чего еще ждать от старшей сестры, да и вообще от девчонки? Стихи!

Интересно, как далеко ему удастся зайти сегодня? Как жаль, что нельзя совсем уйти от озера!

Вокруг было столько неизвестных ему ручьев, холмов! Но его даже не слушали. «Понимаешь, — говорил его отец, — если ты ушибешься (как будто Чад мог ушибиться!) и не сможешь идти, мы легко найдем тебя, если ты не будешь уходить слишком далеко от озера». Ему пришлось придерживаться установленных правил и никогда не терять озеро из виду.

День был действительно жарким, но если оставаться в тени могучих сосен, то все будет в порядке. Дом, причал и гидроплан остались далеко позади. Он взглянул на часы. Они стоили всего лишь три доллара, но Чад чрезвычайно гордился ими. Пора было перекусить. И он с аппетитом накинулся на бутерброд и яблоко.

Разговаривающий понимал, что испытывает судьбу, пробуя незнакомые растения, ведь в случае серьезного пищевого отравления он не сможет добраться до Норы и никто не узнает, где он. Но он был готов к такому риску.

Готовясь к этой вылазке, он, как и всякий другой на его месте, просматривая записи исследовательских групп, пытался запомнить все, что могло пригодиться ему на поверхности. Например, он знал, что здесь растет много съедобных, хотя и не слишком питательных, растений. Он постоянно напоминал себе, что его окружает чужой ему мир, и всю первую ночь он провел без сна. На следующую ночь не было никаких причин спешить с возвращением в Нору, незадолго до рассвета его разбудил пронзительный крик какого-то животного. Шерсть на теле Квози встала дыбом, и он был удивлен тем, что такой душераздирающий вопль издавало очень маленькое крылатое существо. После этого он снова почти сразу же уснул. За все это время ему не удалось встретить ничего похожего на то чудовище, которое было выставлено в музее колонии. К сожалению у него не было карты. Если бы кто-нибудь в колонии заметил ее, его замысел был бы раскрыт. Разговаривающий не долго обдумывал, куда ему направиться. Он выбрал этот путь не потому, что тут было интереснее, чем в других местах, а потому, что так он сможет выбраться к реке. По крайней мере у него всегда будет питьевая вода.

Из отчета исследовательской группы он узнал, что река впадает в озеро на востоке долины. Ученые не уделяли много времени этому маршруту, но Разговаривающий сразу же решил, что он доберется до озера. Через три дня путешествия он вышел к водоему. Внезапное волнение охватило его. Через несколько часов он покинет территорию, изученную Квози, и ступит на неизведанную землю Шираз.

Спуск был пологим и ровным. Разговаривающий легко бы мог одним духом сбежать вниз, но гораздо приятнее было продвигаться не спеша и осматривать каждое дерево на своем пути их грубая шершавая кора приводила его в восхищение.

В Hope между руководством колонии и художниками постоянно велась борьба из-за ширазянских деревьев. Художники хотели иметь как можно больше дерева в колонии, а руководство опасалось, что обильные вырубки обратят на себя внимание с воздуха. Философы попытались найти решение, приемлемое для тех и других, и, в результате, в колонию доставлялись только засохшие и упавшие деревья. Тем не менее художники продолжали ворчать, а руководство беспокоиться.