Александр Сивинских - Зверь с той стороны Страница 38

Он стоял над испуганной Катей на руках. Непривычная поза оказалась на удивление удобной. Его ещё покачивало, рана от гвоздя ещё саднила, но звуки стали уже возвращаться, и шевеление внутри ослабло, и стала крепнуть уверенность в собственных силах. Бабочки снялись с трупов, окружили его трепещущим хороводом. Их глаза составили бесконечный, замкнутый зеркальный коридор. Он всмотрелся в зеркала, отмечая, что тело претерпело некоторую трансформацию. Отражаемое существо было коротконого и косолапо, ибо ногами ему служили Костины руки. Гениталии его, произошедшие из бывшей Костиной головы, были огромны, торс — худ и костляв, но клубковато-мускулист, бледен и жилист. Острые лопатки выпирали подобно зачаткам крыльев по сторонам мелкогребенчатого хребта — низко, едва ли не на уровне поясницы. Сильные, чрезвычайно длинные руки с кочковатыми локтевыми суставами, поднятые и разведённые в стороны, прятали меж вздувшихся мощью плеч крошечную, безобразную, горбоносую головку, обязанную рождением бывшим половым органам. Впрочем, головка быстро росла, приобретая вполне привлекательные человеческие черты — твёрдые и резкие, но утонченные. Он сделал несколько шагов. Выпуклые глаза-зеркала бабочек сообщили, что движения его похожи на птичьи. Он опустил руки и повернул голову — новую голову — к окну. За окном стоял милицейский «уазик» с распахнутыми дверями; он был пуст. Рядом с автомобилем покашливал зелёно-голубой мотоцикл с коляской. Дядя Тёма стянул с головы шлем, прижал его к груди и с почтением наклонил голову. На лице мотоциклиста было написано торжество.

Подняв глаза, существо, в котором всё меньше и меньше оставалось от Кости, обнаружило, что солнце село уже наполовину. Разрывы в облаках затянулись практически повсеместно, но участок, сходный с тестообразной рожей, сохранился, и образина кривила огненный рот в сумрачной ухмылке. "Неужели это будет заключительным впечатлением, с которым я уйду из жизни?" — подумал Костя с мимолётной печалью.

Так бы оно и оказалось, кабы не Музгар.

Добродушнейший, в общем-то, пёс с остервенелым лаем, роняя с чёрных губ пену ярости, вылетел из бабы Ониной подворотни, бренча коротким обрывом цепи. В считанные секунды достиг школы и, разом смолкнув, исчез во дворе. Следующее явление четвероногого драконоборца внесло подлинное смятение в ряды сатанистов. Пёс, молчаливый, целеустремлённый, страшный в своей молчаливой целеустремленности, стремглав перепрыгнул через скрюченное тело командира камуфлированных и вцепился в Никиту с твёрдым намерением перегрызть ему шею. Никита, площадно ругаясь, пытался отмахиваться гвоздём. На помощь брату спешила окровавленная Катя с бритвой наперевес. Музгар, крутясь юлой, счастливо избегал смертельно опасных ударов и рвал, рвал, рвал.

Тот, кем стал Костя, смотрел на схватку с циничным равнодушием постороннего, отмечая лишь, что урон, наносимый псом, становится всё значительнее. Никита повалился на бок и в ужасе кричал, уже не пытаясь отбиваться, а только спасая горло. Девушка, наклонившись, быстро секла воздух короткими ударами блестящего лезвия, но попала только единожды — по не обратившему на это никакого внимания трупу автоматчика. Затем её рука угодила в оскаленную собачью пасть, неприятно хрустнуло. Последовал пронзительно-болезненный вскрик.

Пёс метнулся под ноги тому, кем стал Костя.

Неистовый рывок за лодыжку вывел существо из равновесия. Оно неуклюже взмахнуло тяжёлыми длинными руками, сделало шаг назад, налетело на подоконник и кувыркнулось наружу…

Собака скакнула следом.

Он упал навзничь, вдобавок крепко приложившись головой (дьявольщина, которой?!) о кусок кирпича. От удара сбилось дыхание. Молодая, ядовитая, злющая крапива обожгла, словно раскалённое железо. Существо растерялось, и Костя, в какой-то миг осознав, что вот он, его последний шанс, его момент истины, с оголтелой решимостью обречённого вырвал из тела гвоздь и отшвырнул далеко в сторону…

Собственный душераздирающий визг оглушил его.

Он вылетел из крапивных кустиков на четвереньках, грубо отпихнул дядю Тёму, пытавшегося помочь ему встать и скороговоркой бормочущего что-то вроде: "Я нижайше приветствую, мессир, ваше триумфальное прибытие", вскочил на ноги (свои ноги, свои!) и…

И, прихрамывая, не оборачиваясь, припустил домой, даже не пытаясь прикрыть смешно болтающийся срам, отмечая с изумлением, что раны пропали, и лишь на солнечном сплетении наливается цветом небольшой синяк в форме строгого, геометрически правильного квадратика.

Вокруг него вился Музгар, подскакивая от избытка чувств едва не на метр вверх, и звонко и счастливо лаял…

К ночи поднялся резкий ветер, и облачность развеяло.

Солнце ещё успело выплеснуть из-за леса последние — но яркие, словно рассветные — лучи, и они заиграли на жалких обрывках облаков торжествующими жёлто-багряными отсветами.

Баба Оня сделала вид, что ничего не произошло, всё в совершеннейшем порядке, и не задала Косте ни единого вопроса.

Ну а на день рождения она подарила ему великолепную, бесконечно пижонскую трость работы начала двадцатого века. Из акульего хребта. С накладками из эбенового дерева и серебряным набалдашником — головой смеющегося грифона.

Вдесятеро лучшую легендарной "бадожки".

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ФАГОЦИТ

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

в которой я путаюсь под ногами и пью «смородиновку». У матроса есть ответы. Мальчик — был! Что такое хорошо и что такое плохо. Тормоза придумал кто? Этюд на фоне луны.

…"Продолжение следует", — перечитал я вслух заключительные строки странного опуса и подумал, что слова эти звучат сегодня как пророческие. Продолжение следует вовсю…

Нужно было немедленно навестить одного информированного человека.

Матроса дома не оказалось. Открыла Светланка. Вместе с нею из квартиры тёплым облаком вылетели ароматы жареной рыбы, сушёных пряностей, чего-то ещё, не менее домашнего и вкусного. Сама Светланка выглядела столь же домашней и, невзирая на старенький халатик (или же именно оттого, что была в нём), до чрезвычайности вкусной. Я в который раз по-доброму позавидовал Женьке.

Руки она держала перед собой, розовыми ладошками вверх — словно хирург перед операцией. Пальцы были в муке.

— Ой, Филька! Приветик! — обрадовалась она и подставила для поцелуя мягкую раскрасневшуюся щёчку. — Я и не знала, что ты здесь. Проходи. На праздники приехал? Я тебя сейчас жареным терпугом накормлю. Через пять минут будет готов. Давай-давай, влетай, чего замер как истукан?