Андрей Столяров - Боги Осенью Страница 39

Вероятно, он поначалу решил, что, имитируя неумелость, я очень тонко подшучиваю над бывалым воякой. Ему эта шутка вполне определенно не нравилось. И лишь когда я, нанося прямой и короткий удар вперед, промахнулся и по инерции чуть не врезался в кирпичную стену, - не хватило буквально каких-нибудь сантиметров, чтобы расквасить себе нос в лепешку, смутная догадка забрезжила у него в сознании. А минут через десять, когда я, явно не собираясь этого делать, лихо срубил Эрринором железный штырь ограждения, идущего вдоль площадки, догадка эта превратилась в уверенность.

Теперь Беппо понимал все. Он только не понимал, как я сумел победить лорда Тенто. И непонимание заставляло его относиться ко мне с опаской. Черт его знает, что там милорду взбредет в голову.

Впрочем, как дисциплинированный солдат, он делал то, что от него требуется: объяснял мне на пальцах, как можно поставить самую простую защиту, как принять удар не всем телом, а - чуточку заземлив его по касательной, как, в свою очередь, послать лезвие в образовавшуюся у противника брешь, и так - раз за разом, с терпением, и не допуская никаких шуточек. Для него это была привычная работа по обучению недотепистого новобранца.

И нельзя сказать, чтобы она проходила для меня совсем уж бесследно. Беппо знал множество полезных приемов, накопленных в течение долгой своей военной службы. Некоторые из них действительно могли пригодиться впоследствии. Ежедневные физические упражнения вообще шли мне на пользу: исчез бледный жир, ранее вялой складкой оттягивавший живот, мускулы у меня стали звонкими, чистыми и напряженными, заиграла, казалось, каждая жилочка в теле, разработалась и перестала ныть рана, полученная мною на набережной. Алиса в первый же день залечила её с помощью заклинаний, и пластичный гладкий рубец, поблескивающий коллагеном, пророс мышцами и совершенно не мешал мне двигаться. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем раньше. Эрринор тоже стал как бы послушнее и несколько управляемее. Правда, особой моей заслуги в том, кажется, не было. Эрринор, наверное, просто приноровился к направляющей его руке и сводил едва намеченные движения мышц в правильные отмахи и повороты. Нечто подобное, помнится, происходило и на тренировках с Герриком. Я, конечно, не мог за пару дней превратиться в опытного и закаленного воина, способного реально противостоять трем-четырем противникам сразу, а тем более я не мог противостоять лорду, владеющему мечом в совершенстве и умеющему, кроме того, порхать в пространстве. Однако я уже вполне грамотно отражал некоторые довольно чувствительные удары и, по-моему, мог не стыдиться, вытягивая по утрам Эрринор из ножен.

Вероятно, Беппо был мною доволен.

И все-таки он не мог научить меня главному. Как сказал в свое время Геррик: ты должен хотеть убить своего противника. Иначе у тебя просто ничего не получиться. Взял в руки меч - значит, должен убить... - Беппо не мог научить меня испепеляющей ненависти - той, которую я ощущал в сражении с лордом Тенто. Я его ненавидел и потому бился с яростью, преодолевшей искусственную стратегию боя. Беппо не мог научить меня самому основному желанию убивать. А без этого, как я понимал, победить было нельзя.

Кстати, скованность и неуклюжесть сослужили мне хорошую службу. Когда Беппо после первых двух-трех тренировок убедился, что я не притворяюсь, дабы посмеяться над ним, и увидел, какой успехи достигнуты благодаря его педагогическому таланту: туповатый увалень на глазах превращается в более или менее обтесанного бойца, он отмяк и деревянная сдержанность его дала трещину. Он стал чувствовать во мне не господина, а обыкновенного человека, и хотя по-прежнему именовал меня исключительно "милорд" или "ваша честь", проявляя все официальные знаки почтения - слишком долго Беппо служил, чтобы пренебрегать ими - в поведении его стало проявляться и чисто дружеское внимание. Снисходительная симпатия опытного солдата к зеленому новобранцу.

Он теперь не каменел лицом и не вытягивался, когда я к нему обращался, начал даже покрикивать на меня, впрочем, всегда абсолютно по делу, а в коротких перерывах между занятиями, отдыхая на кривоватой гнилой скамейке под тополем, расстегнув ремень и выпустив плотный живот (который, впрочем, не мешал ему быть подвижным), иногда рассказывал кое-что о своей жизни.

Причем рассказы его были не совсем такие, как у Алисы. Беппо говорил о бескрайних пшеничных полях, над которыми по утрам поет Птица Зорь, - кто встанет позже, чем она закончит прозрачные свои рулады, у того весь день будет тяжелым и несчастливым. Он говорил о лесах на краю равнин, почва там так тверда, что корни, вылезшие из нее, образуют непроходимые заросли, и по ним скользит длинной тенью меняющий цвета зверь хырр, когти у него железные, а взгляд белых глаз приводит человека в оцепенение. Убить его нельзя, но можно ранить, правда, не металлом, а костью. Он говорил о свирепых малиновых лошадях, таких маленьких, что они едва достают человеку до пояса, но - выносливых и способных тащить плуг целые сутки, о том, как они сбрасывают весной кровавую зимнюю шерсть и тогда на все лето становятся покорными и совсем домашними. Он говорил, как пахнет земля, отворачиваемая деревянным сошником плуга, как позванивают чистой водой родники, открывшиеся на вспаханном поле, как выше глаз вздымается по краям ядовитый осот, и как приезжают из семибашенного Замка на холме железные подводы за хлебом. Женщины тогда уходят за горизонт, на край леса, потому что по традиции все, что родит, принадлежит воинам. Беппо вовсе не осуждал этот обычай. Кому-то надо сражаться, а кому-то пахать землю, считал он. Если человек готов отдать свою жизнь за других, он, конечно, должен иметь некоторые привилегии.

Здесь слышны были отзвуки наших разговоров с Алисой.

– Поэтому ты и стал солдатом? - однажды спросил я.

– А что хорошего всю жизнь ковыряться в земле? - вздохнул Беппо. Вспахал, посеял, убрал урожай - все радости. - Объяснил, что каждый, честно прослуживший в солдатах отмеренных десять лет, получает земельный надел в наследуемую собственность, урожай в замок не отдает, становится свободным йоменом. - Это уже, милорд, дело - совсем другое. Свободный йомен сам решает, как ему жить. Он может даже принимать участие в военном и гражданском Советах... Неожиданно выяснилось, что в отличие от Геррика и Алисы ему, Беппо, у нас, на Земле, нравится.

– Тяжелый, конечно, мир, - признавался он. Слишком много металла и слишком сильно, по его мнению, зачумлены города. У вас, прямо-таки дышать трудно, милорд... Зато нет определяемого рождением строгого социального статуса. Это так что - родился крестьянином, значит, и будешь всю жизнь землепашцем, родился в семье ремесленника - отец передает тебе свое дело. А хочешь или не хочешь - никто этим не интересуется. - У вас, к счастью, иначе милорд...