Сергей Герасимов - Единоборец Страница 4

Я пока не собираюсь делать ноги. Меня волнует судьба партнера. Наружный вход в раздевалку за углом. Уж точно они не ждут, что я вернусь. Я распахиваю дверь, но раздевалка пуста. Их нет. Партнер на полу, продырявленный как решето. Крови не много. Он пока в сознании.

– Мальчики были очень сердиты? – спрашиваю я.

– Хуже не бывает, – отвечает партнер. – Они тебя убьют.

– За что? – удивляюсь я.

– Я не знаю. Они не те, за кого себя выдают. Ты заметил?

– Ага, похоже. Ладно, выздоравливай. В тебе всего лишь две дюжины дыр. Или три. Такая мелочь, что обойдешься без медицинского вмешательства.

– Я знаю, – отвечает он.

– Тогда пока.

Я переворачиваю его и нащупываю сквозь кожу выключатель, который вмонтирован с левой стороны четвертого шейного позвонка. Одно глубокое нажатие и партнер засыпает. Надеюсь, он проснется здоровым. Так и будет, если только выстрелы не повредили центры регенерации. А вот теперь надо бежать.

Я выскакиваю наружу, сбив по пути пару человек. Любопытные уже начали собираться на звук выстрелов. Разумеется, огнестрельное оружие не запрещено, но его применение расценивается как хулиганство или тяжелое оскорбление. К тому же, следы пуль портят внешний вид стен. Стены способны восстанавливаться самостоятельно, но им потребуется несколько дней, чтобы зарастить повреждения. Кремнеорганика, как известно, растет медленно.

Еще один бандит бросается мне наперерез и всаживает еще несколько пуль в упор. Кажется, снова прострелил легкое. Я на ходу отрываю ему кисть, вместе с пистолетом. Теперь одно из моих легких полностью вырубилось и я не могу быстро бежать. Полный рот крови, приходится выплевывать. Но, для того, чтобы меня убить, нужно очень много пуль.

Автомобиль стартует прямо на меня, но здесь они погорячились: с обеих сторон дороги растут каштаны, и я, конечно же, успеваю спрятаться за ствол. Пока они разворачиваются, я перепрыгиваю через забор и оказываюсь на улице, в двадцати шагах от станции метро «Сабурово». Это довольно помпезное сооружение, как и большинство центральных станций. Дорогу припорошило снегом, и впервые я ощущаю холод. Не помню, какое точно сегодня число, но примерно двадцать пятое ноября. Температура – около нуля, плюс ветер. Я босиком, в легких спортивных трусах и в майке, пробитой пулями и заляпанной кровью. С легкими совсем плохо. Приходится включать дополнительный кислородный генератор, который вмонтирован как раз посредине между моими легкими – это маленький металлический предмет, прилепившийся над самой аркой аорты. Его запаса хватит максимум на два часа. Если я буду бежать, то всего минут на сорок. У меня есть еще один такой же, он вмонтирован в хвосте поджелудочной железы. Я поставил его себе шесть лет назад и с тех пор еще ни разу не использовал.

Время работает против меня. Для того, чтобы добраться домой, мне нужно сделать две пересадки: вначале на центральную линию второго уровня, а затем на местную. Теоретически, я сейчас нахожусь в центре Москвы, но центр этот растянулся примерно километров на восемьдесят: центром считается все, что внутри Аэрокольца. Современная Москва это примерно триста местных линий метро, сорок две центральных плюс множество глубоких, скоростных линий. Сейчас население земли – около ста семидесяти миллиардов. Практически все эти люди живут в городах. Крупнейшие города прошлого века – всего лишь мелкие поселки по сравнению с нашими мегаполисами. Москва, этот исполинский город тянется на несколько сотен километров в каждую сторону, а потом сливается с другими крупными городами. К центру города сходятся четырнадцать радиальных магистралей, каждая из которых разделена на восемьдесят отдельных полос. Магистрали соединяются четырнадцатью кольцами, некоторые из которых еще сохранили исторические названия. Сельских территорий в наше время стало гораздо меньше, чем городских. И большинство из них занято хвойными лесами.

У меня нет денег на билет, поэтому приходится действовать быстро. Я разбиваю переднее стекло роботу-контролеру и выдергиваю все провода, которые успевают захватить мои пальцы. Надо будет заняться плечом, оно продолжает болеть. Пока меня никто не преследует. Возможно, они собирались лишь хорошенько припугнуть меня и заставить убраться из города. Может быть, я и уеду, ведь выступать здесь мне больше уже не дадут. Поживем – увидим. Включается сирена.

Я спускаюсь на платформу и решаю дождаться поезда, несмотря на то, сирена продолжает орать. Еще минута или две – и появится служба охраны метрополитена. Положим, они меня задержат, ну и что же? Я ведь не преступник. Максимум, в чем я виновен, это в повреждении робота.

Несколько человек в черной униформе уже спускаются по лестнице. В этот момент открываются двери подкатившего поезда. Я вхожу, вместе с толпой, которая сразу же маскирует меня. Я уже сталкивался с милицией несколько раз, были мелкие проблемки. Я не хочу, чтобы мне это припомнили.

Я сажусь и сразу же пачкаю кресло кровью. Понятно. Уже давно пора менять заряд в системе регенерации. Слишком большая нагрузка. Дома у меня осталась всего одна полная батарея, я хотел ее поберечь. Но после такого дня, как сегодняшний…

В вагоне включено радио. С тех пор, как поезда стали бесшумными, радио работает постоянно. Идут рекламные передачи вперемешку с новостями. Сейчас передают репортаж об очередном испытании большого антигравитационного генератора. Вчера я видел эту жутко неудобную штуку в новостях. Может быть, это и впрямь техника будущего, но пока что эта громадина едва может сдвинуть с места несколько бетонных блоков. Пройдет еще, наверное, лет сто, пока люди сумеют построить что-нибудь вроде настоящего антигравитационного ранца, надевать его на плечи и летать с ним на природу, за город. Сегодняшнее испытание идет ни капельки не успешней, чем вчерашнее. Антигравитация нам пока не по зубам.

Люди справа и слева от меня встают и пересаживаются. Я бы сделал то же самое на их месте. Наверняка я выгляжу ужасно. Но это меня не очень волнует. Проблема в другом.

Я терпеть не могу ситуаций, которых я не понимаю. То, что произошло сегодня, было нереально, было невозможно. Я не тот человек, на которого нужно охотиться всемером или вдесятером. При всем моем уважении к себе приходится признать, что я слишком мало значу. У меня нет больших денег, у меня нет влиятельных друзей или родственников, я не знаю никаких тайн. Я никому не мешаю. Самое большее, что из меня можно было бы выбить – это нечестный бой. Но никто не станет затевать такую возню, как сегодня, из-за подобной мелочи. Тогда что же случилось? И чего мне ждать? Раз я не понимаю ситуации, я и предположить не могу, что случится дальше. Ехать ли мне домой, или опасаться засады? Что от меня хотели на самом деле? Если меня действительно хотели убрать, то для чего? Кому, в самом деле, я мог помешать? На все эти вопросы нет ответа. Единственное, в чем я уверен – дело не в том, что я не согласился драться по их правилам. Тогда в чем же? В чем?

Я знаю не мало историй, случавшихся с людьми моей профессии. Чаще всего моих коллег принуждали к грязному бою, иногда их пытались использовать как боевиков, в особо сложных случаях. Там, где обычные быки не могли справиться. Но ведь нужно понимать, что такое настоящий единоборец. Это профессионал. Это человек, который с детства приучен бороться с собой и побеждать себя. Побеждать свой страх, свою слабость, свое малодушие, свою жадность. Побеждать боль, какой бы сильной она ни была. Я тренируюсь с пяти лет, я начинал очень давно, но прекрасно помню первые месяцы тренировок. В начале не было никаких физических упражнений, была только тренировка воли. Воля, воля и еще раз воля. Воля может все. Воля важнее силы. Умение подчинить себя себе. В этом, и только в этом, сущность настоящего единоборства. И до сих пор одну тренировку из трех я посвящаю своему внутреннему развитию. Я уверен, что нет такой ценности на земле, за которую можно меня купить, нет такой пытки, которая может меня сломить, нет такой воли, которая может меня принудить. То же самое может сказать о себе любой профессиональный единоборец. На нас бесполезно давить. Нас можно только убить или на время отодвинуть в сторону. Похоже, что кто-то еще этого не понимает.

3

Пока я раздумываю обо всем этом поезд подъезжает к пересадочной станции «Фрязино». Здесь местная линия заканчивается и мне придется спуститься на внутреннюю линию второго уровня. «Красноармейск – Бекасово». Линии второго уровня идут на разных, и обычно глубоких, горизонтах. Здесь поезда движутся намного быстрее, а остановки случаются реже. Хотя и не так редко, как на настоящих скоростных линиях.

Вниз тянутся десятки эскалаторов, длинных, как гигантские кишки. Кроме того, есть три общих лифта, которые постоянно движутся вниз и вверх. Эти челноки берут несколько сот человек за один раз. В часы пик все перегружено – и лифты, и эскалаторы, но сейчас несколько движущихся лестниц совершенно пусты, и это мне на руку. Я слишком привлекаю внимание своим видом. Конечно, кого только не увидишь в метро. Но такой окровавленный и полуголый бродяга – это уже слишком. Я спокойно добираюсь до первой пересадочной платформы, испугав своим видом разве что полуслепую старуху, которая ехала метрах в двадцати впереди меня.