Мститель из Атлантиды - Эдмонд Мур Гамильтон Страница 4

Сдерживая внезапно вспыхнувшую в груди радость, я спросил деревенского жителя:

— Эта женщина, кто она?

— Она жена благородного Кахотепа. Они прибыли сюда совсем недавно, но уже завоевали великую милость фараона.

Я сказал своему слуге:

— Стэн, на этом наши поиски заканчиваются.

Мы отправились в имение Кахотепа — квадратный кирпичный дом, окружённый высокой стеной, за которой располагались зелёные сады, беседки и бассейн. Когда мы подошли к двери, из неё внезапно выскочило с полдюжины вооружённых слуг и окружили нас. Затем из квадратного жилища вышли двое: высокий, могучий египтянин с насмешливыми глазами и женщина, которую я видел.

— Приветствую тебя, Улиос! — насмешливо сказал высокий аристократ. — Я бы никогда не догадался, что ты скрываешься в этом теле, но Этейн узнала тебя, и поэтому мы тебя уже ждали.

Я посмотрел на тёмную красивую женщину, в которой я тоже инстинктивно узнал Этейн. Затем я снова посмотрел на Карната.

— Карнат, когда твои злодеяния вызвали пламя, уничтожившее Атлантиду, только я и мой слуга смогли спастись, — сказал я. — Боги пощадили нас, потому что грех твоего злодеяния отчасти лежит на мне, и, чтобы искупить его, я должен отомстить.

Он жестоко рассмеялся, Этейн рассмеялась тоже.

— Великолепные слова того, кто находится в моей власти! — сказал он, а затем насмешливо продолжил, — Улиос, пришло время вам со Стэном обрести новые тела. Ваши нынешние стареют — как, увы, и все тела — и я сейчас же снабжу вас подходящими новыми.

Он отдал приказ, и слуги вывели двух мужчин во двор. Они оба были очень стары. Один из них был совершенно слеп и не имел глаз, а другой был почти полностью парализован.

— Это новые тела, которые я дам тебе и Стэну, — сказал Карнат. — Разве это не сильные, молодые, желанные тела?

Он приказал оттащить нас в одну из комнат дома, где находились его инструменты и препараты. Вскоре дело было сделано. Мой мозг он перенёс в тело слепого старика, мозг Стэна — в тело паралитика.

— Теперь, — сказал Карнат, — вас отведут в пустыню, и там ты сможешь вынашивать новые планы мести. И когда ты умрёшь, подумай о том, что Этейн и я будем жить дальше — вечно.

Слуги завели нас далеко в жестокие, иссушающие пустоши и оставили там. Слепой и немощный, я чувствовал, как мучительное сияние солнца иссушает мои слабые силы. Но я не отчаивался.

— Стэн, — сказал я живому бревну, которым теперь был мой слуга, — мы ещё не можем умереть, ибо моя месть всё ещё не свершилась.

— Да, хозяин, — прошептал верный Стэн.

Я взял его парализованное тело на руки, а затем, направляемый его взглядом, начал нетвёрдыми шагами преодолевать пустоши.

Я ещё не мог умереть — я знал это. Это знание поддерживало моё дрожащее старческое тело в течение следующих двух ужасных дней.

Как я выдержал эти дни, без еды и воды, под ужасным солнцем, таща за собой парализованного слугу, я не знаю. Но, наконец, мы наткнулись на оазис жителей пустыни.

Благодаря местным суевериям, они отнеслись к нам по-доброму. Вскоре мы немного восстановили силы. В моём ослеплённом сознании всё ещё билась одна единственная мысль — Карнат и Этейн! Мы должны раздобыть новые тела.

Парализованный Стэн не мог выполнить перенос мозга, поэтому я должен сделать это сначала с ним. Но смогу ли я, слепой?

Я сделал это, одни боги знают, как. Вслепую, наощупь я переместил его мозг в тело молодого жителя пустыни, которого мне удалось заманить в ловушку. Когда Стан пришёл в себя, он легко поймал другого молодого человека и перенёс мой мозг в его тело.

— Моя месть всё ещё ждёт! — воскликнул я, снова молодой и сильный. — Стэн, мы возвращаемся в ту деревню.

Но когда мы снова вошли в неё, Карната и Этейн там не было. Египет был раздираем войной, тёмные захватчики из Эфиопии вторглись в страну, и, как и другие перепуганные египтяне, предатель и изменница бежали вниз по Нилу в поисках безопасности.

Мы со Стэном пошли по следу, но нигде в нижнем Египте я не смог их найти. Эфиопское нашествие уничтожило их следы, и мы с Стэном искали его целых четыре поколения, прежде чем снова нашли.

Он вёл на восток и на север через великие пустыни в ближнюю Азию. Непреклонно, неустанно мы следовали по нему, используя тело за телом, и те, за кем мы следовали, тоже переходили из тела в тело. Поколения превратились в столетия, пока мы искали этих двоих в ближней Азии.

Годы стали для нас, как часы, поколение казалось нам коротким сроком. Казалось, что как только мы обзаводились новыми, молодыми телами, они становились старыми и изношенными, и приходилось брать ещё и ещё.

Мы со Стэном постоянно следили за тем, чтобы никто из нас не погиб случайно. Ибо, если бы остался только один из нас, некому было бы перенести мозг этого человека в новое тело, и тогда он должен был бы умереть в нём.

Через народы, войны, города без числа мы шли по следу. Примитивные цивилизации, возникавшие в мире, ничего не значили для нас, видевших Атлантиду во всей её славе. Никогда — ну если только через тысячи лет — разрушенной Атлантиде не будет равных.

Наконец тропа привела к новому великому городу на северо-востоке, названному Вавилоном. Весенним вечером мы со Стэном под видом двух хеттских вождей перешли по мосту через Евфрат, усеянный круглыми лодками из шкур и тростника, и приблизились к толстым стенам Вавилона.

— Стэн, наши поиски подходят к концу. Я чувствую, что Карнат и Этейн в этом городе, — сказал я.

— Тогда мы найдём их, хозяин.

Мы прошли через медные врата Вавилона на улицы с большими зданиями из глинобитного кирпича, заполненные темнокожими халдеями. Они были одеты в длинные белые туники из льна и шерсти и носили тюрбаны на своих длинных волосах. Слева от нас возвышалась грубая громада Храма Мардука, приземистая, квадратная и могучая. Дальше за ней располагались плоские, обширные дворцы царя.

Я остановил прохожего и спросил его:

— Друг, ты можешь сказать иноземцу одну вещь? Кто считается самой красивой женщиной в Вавилоне?

Он презрительно посмотрел на мою хеттскую одежду и ответил:

— Только иноземец действительно может не знать, что Токрис, царица нашего царя Набонида, самая красивая женщина в Вавилоне и во всём мире.

— Стэн, — сказал я, — те двое, которых мы