Блейк Крауч - Сосны. Город в Нигде Страница 4

По ту сторону двери послышался стон паркета под весом приближающихся шагов.

Ноги стали как пластилиновые.

Чтобы удержаться, он ухватился за столбики, поддерживающие крышу веранды.

Деревянная дверь распахнулась, и мужчина, по возрасту вполне годящийся ему в отцы, поглядел на него через сетчатую дверь – высокий и худой, с хохолком седых волос на макушке, белой эспаньолкой и микроскопическими красными прожилками на щеках, предполагавшими пьянство на протяжении всей жизни.

– Могу я вам помочь? – осведомился он.

Выпрямился, усиленно моргая сквозь мигрень, собрав все силы, чтобы просто стоять без поддержки.

– Вы Мак? – Он расслышал страх в собственном голосе; пожалуй, и этот мужчина тоже.

Он сам был себе этим противен.

Старик наклонился к сетке, чтобы получше разглядеть чужака на своем крыльце.

– Чем я могу вам помочь?

– Вы Мак?

– Да.

Он подобрался поближе; старик попал в фокус. Повеяло кислой сладостью красного вина от его дыхания.

– Вы меня знаете?

– Простите?

Теперь страх сублимировался в гнев.

– Вы. Меня. Знаете. Вы со мной это сделали?

– Ни разу в жизни прежде вас не видал, – отозвался старик.

– Это правда? – Его руки непроизвольно сжались в кулаки. – Есть в городе еще какой-нибудь Мак?

– Насколько я знаю, нет. – Толчком распахнув сетчатую дверь, Мак рискнул ступить на крыльцо. – Приятель, вид у вас не фонтан.

– Я и чувствую себя не фонтан.

– Что с вами стряслось?

– Это вы мне скажите, Мак.

«Милый? Там все в порядке?» – донесся женский голос откуда-то из дома.

– Да, Мадж, все нормально! – Мак поглядел на него. – Давайте-ка отвезу вас в больницу. Вы ранены. Вам нужна…

– Никуда я с вами не поеду.

– Тогда зачем вы явились в мой дом? – В голосе Мака прорезались ворчливые нотки. – Я просто предложил вам помощь. Вам она не нужна, вот и отлично, но…

Мак еще говорил, но его слова начали растворяться, тонуть в шуме, нарастающем под ложечкой, будто грохот товарного поезда, несущегося на него. Черные дыры множились, мир закружился. Ему просто не устоять на ногах еще пять секунд, если только голова не взорвется прежде.

Он поглядел на Мака – губы того еще двигались, и этот товарняк, приближающийся со шквальным грохотом, в ногу со зверским буханьем в голове, и он не мог отвести глаз от рта Мака, от зубов старика, – синапсы заискрились, пытаясь нащупать контакт, и грохот, Боже, грохот, и буханье…

Не почувствовал, как ноги подкосились.

Даже не заметил, как оступился назад.

Только что был на крыльце.

И уже на траве.

Плашмя, всей спиной, с головой, идущей кругом от жесткого удара о землю.

Теперь Мак маячил над ним, глядя сверху вниз, наклонившись, упираясь ладонями в колени, а слова его безнадежно затерялись в грохоте товарняка, с воем проносящегося сквозь голову навылет.

Он балансировал на грани потери сознания – чувствовал, как оно откатывает, остались считаные секунды, – и хотел этого, хотел, чтобы боль прекратилась, но…

Ответы.

Они прямо здесь.

Так близко.

Бессмыслица какая-то, но как-то это связано со ртом Мака. С его зубами. Он не мог перестать смотреть на них, не зная, почему и зачем, но все это где-то там.

Объяснение.

Ответы на всё.

И ему открылось: хватит упорствовать.

Хватит так отчаянно этого желать.

Брось думать.

Просто дай этому прийти.

Зубы зубы-зубызубызубызубзубзуб…

Это не зубы.

Это яркая, сверкающая решетка с печатными буквами МАК [4] спереди.

Столлингс, человек рядом с ним на переднем пассажирском сиденье, не видит, что надвигается.

За трехчасовую поездку к северу от Бойсе стало очевидно, что Столлингс обожает звук собственного голоса и делает то, что делал все это время, – болтает. Он перестал слушать еще час назад, когда обнаружил, что может совсем отключиться, раз в пять минут или около того вставляя реплики вроде «я и не думал об этом в таком ключе» или «гм-м, любопытно».

И как раз повернулся, чтобы сделать этот символический взнос в беседу, когда прочел слово «МАК» в нескольких футах за окном со стороны Столлингса.

Даже не начал реагировать – едва успел прочесть слово, – когда окно рядом с головой Столлингса взорвалось градом стеклянного щебня.

Подушка безопасности тоже взрывается, вылетая из рулевой колонки, но с миллисекундным опозданием, чуть разминувшись с его головой, врезающейся в стекло достаточно сильно, чтобы пробить его насквозь.

Правый бок «Линкольн Таункар» вминается под апокалиптический звон разлетающегося стекла и скрежет сгибающегося металла, и голова Столлингса принимает прямой удар решетки радиатора грузовика.

Итан чувствует жар двигателя грузовика, врезающегося в автомобиль.

Внезапная вонь бензина и тормозной жидкости.

Кровь повсюду – сбегает по треснувшему ветровому стеклу, брызжет на приборную панель, ему в глаза, все еще вырываясь из того, что осталось от Столлингса.

«Таункар» скользит боком через перекресток под напором грузовика к стене того кирпичного дома с телефонной будкой возле переулка, когда он теряет сознание.

Глава 02

Ему улыбалась женщина. По крайней мере, ему подумалось, что это полный рот красивых зубов, хотя перед глазами все так расплывалось и двоилось, что толком и не скажешь. Она склонилась чуть ближе, обе ее головы слились воедино, и черты проступили достаточно четко, чтобы разглядеть, что она красавица. Форменный белый халат с короткими рукавами, застегнутый на пуговицы до самого низа, юбка кончается чуть выше колен.

Она все повторяла его имя.

– Мистер Бёрк! Мистер Бёрк, вы меня слышите? Мистер Бёрк!

Головная боль прошла.

Он начал медленно, осторожно наполнять легкие воздухом, пока боль в ребрах не оборвала вдох.

Должно быть, он скривился, потому что медсестра сказала:

– Вы еще испытываете дискомфорт в левом боку?

– Дискомфорт! – Он застонал сквозь смех. – Да, я испытываю дискомфорт. Определенно можете называть это так.

– Если хотите, могу дать вам какое-нибудь обезболивающее посильнее.

– Думаю, обойдусь.

– Ладно, но надо не изображать из себя мученика, мистер Бёрк. Я сделаю что угодно, чтобы вам было комфортно, только скажите. Я ваша девушка. Кстати, зовут меня Пэм.