Роджер Желязны - Девять принцев Амбера Страница 4

Я знал ее, эту женщину, знал, но абсолютно не помнил, кто она такая. Я вошел в комнату, тоже слегка сжав губы в улыбке.

— Привет, — сказал я.

— Садись, — она указала рукой на стул с высокой спинкой, в котором можно было удобно развалиться.

Я сел, и она принялась внимательно изучать меня.

— Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть.

— Я тоже. Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо. Должна сознаться, что я не ожидала увидеть тебя здесь.

— Знаю, — чуть иронически ответил я, — но я здесь, чтобы поблагодарить тебя за сестринскую заботу и ласку.

С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию. В это время в комнату вошла гигантская собака — ирландский волкодав — который дошел до самого стола и плюхнулся рядом.

— Вот именно, — ответила она с той же иронией, — это самое малое, что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее.

— Обещаю тебе, что в будущем я буду применять все меры предосторожности.

Я понятия не имел, в какие игры мы играем, но так как и она не знала, что я этого не знаю, я решил выудить из нее все, что только возможно.

— Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас состоянии, поэтому я и пришел.

— Да, — ответила она. — Ты что-нибудь ел?

— Позавтракал часа два тому назад.

Она позвонила своей служанке и приказала накрыть стол. Затем осторожно обратилась ко мне.

— Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда поправишься. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься сюда.

— Знаю, — ответил я. — Потому-то я и пришел.

Она предложила мне сигарету и я вежливо сначала дал прикурить ей, потом закурил сам.

— Ты всегда вел себя неожиданно, — сказала она после несколько затянувшейся паузы, — Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что ты что-нибудь выиграешь сейчас.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Ставка слишком велика для блефа, а мне кажется, что ты именно блефуешь, явившись ко мне вот так запросто. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело.

КОРВИН? Запомним это наряду с «Кори».

— А может быть, не знаю, — ответил я. — Ведь на некоторое время я был выключен из игры, верно?

— Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался?

— Просто еще не успел.

Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились.

— Странно, но возможно. Не верится, но возможно. Может быть, ты и не врешь. Может быть. И я попробую тебе поверить сейчас. И если ты действительно не врешь, то ты поступил очень умно, и к тому же обезопасил себя. Дай мне подумать.

Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала, а я думал о своем участии в этой игре, в которой я ничего не понимал, с игроками, которые были мне неизвестны, и о ставках, о которых я не имел никакого понятия.

— Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем, — сказал я.

— Да, знаю. Но ты слишком умен, поэтому говорить это может слишком о многом. Подождем. Тогда будет видно.

Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?

К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на то, о чем не имел никакого понятия. Бифштекс был прекрасный — розовый внутри, сочный, и я смачно захрустел своим поджаренным хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась, глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу, нарезая свой бифштекс маленькими ломтиками.

— Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин. И это — одна из причин, по которой мне так не хотелось бы, чтобы ты с ней расстался.

— Мне тоже, — пробормотал я.

И пока я ел, я представлял себе ее. Я увидел ее в платье с большим вырезом на груди, зеленом, как может зеленеть только море, с пышной юбкой. Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда была двух цветов — черная и серебряная, и … Видение исчезло, но то, что я сейчас вспомнил, было правдой, и про себя я выругался, что понимаю только часть правды. Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое видение.

— Я вспомнил одну ночь, когда ты была вся в зеленом, а я носил свои цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка…

На лице ее появилось мечтательное выражение, щеки порозовели.

— Да, какие прекрасные были тогда времена … Скажи, ты действительно еще ни с кем не связался?

— Честное слово, — сказал я, что бы это ни значило.

— Все стало значительно хуже, и в Тени сейчас больше ужасов, чем даже можно себе представить…

— И?… — спросил я.

— Он все в тех же заботах, — закончила она.

— О.

— Да, и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать.

— Ничего.

— Ты хочешь сказать?…

— По крайней мере, сейчас, — поспешно сказал я, потому что глаза ее слишком уж широко открылись от изумления, — до тех пор, пока точно не буду знать, в каком положении находятся сейчас дела.

— А-а.

И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй ирландский волкодав вошел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у стола. Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал по отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые однако быстро подавил.

— А как дела у других? — наконец спросил я.

Ведь такой вопрос ни к чему меня не обязывал, а звучал он достаточно безопасно.

На минуту я испугался, что сейчас она спросит меня, кого я имею в виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала:

— Как всегда, пока ничего нового не слышно. Возможно, ты поступил мудрее всех. Мне самой здесь так хорошо. Но как можно забыть все… величие?

Я опустил глаза к полу, потому что не был уверен в их выражении, и сказал:

— Нельзя. Просто невозможно.

Засим последовало долгое и неуютное для меня молчание, которое она нарушила.

— Ты ненавидишь меня?

— Что за ерунда, — ответил я. — Ведь что там ни говори, как я могу тебя ненавидеть?

Это, казалось, пришлось ей по душе, и она обрадованно обнажила в улыбке свой белозубый рот.

— Хорошо. И спасибо тебе большое. Кем бы ты ни был, но ты настоящий джентльмен.

Я поклонился и расшаркался.

— Ты вскружишь мне голову.

— Ну, что ты там ни говори, а это навряд ли.

И я почувствовал себя неуютно. Моя ненависть и ярость вновь пробудились во мне, и я подумал, знает ли она, против кого они могут быть направлены. Я почувствовал, что знает. Я с трудом удержался от желания спросить ее об этом в лоб.