Роберт Шекли - Кн.1. Десятая жертва. Корпорация "Бессмертие" Страница 4

После того как его заверили, что лошадь барона ничуть не пострадала, англичанин сел на место, недовольно бормоча, что не следует взрывать бомбы поблизости от лошадей и что в некоторых странах виновник такого безобразия тут же стал бы объектом внимания полиции.

Но и в этой стране злоумышленник немедленно привлек внимание полиции. Он вышел из конюшни и сбросил маску грума. Это был Энрико-1, он же Марчелло Поллетти, мужчина лет сорока, а может быть, тридцати девяти, с привлекательным меланхолическим лицом, грустной улыбкой, ростом чуть выше среднего. У него были высокие скулы, говорящие о глубоко скрытой страстности, сдержанная усмешка скептика и карие глаза с тяжелыми приспущенными веками — явная примета человека, любящего безделье. Его увидели несколько тысяч зрителей на трибунах и тут же оживленно, принялись обмениваться впечатлениями по поводу случившегося.

Поллетти изящно поклонился приветствовавшей его толпе и предъявил лицензию на право Охоты ближайшему полицейскому. Тот проверил ее, сделал просечку, отдал честь и вернул Поллетти.

— Все в порядке, сэр. Разрешите мне первым поздравить вас с убийством, одновременно волнующим и эстетически безукоризненным.

— Вы очень любезны, — ответил Марчелло.

Их окружила толпа репортеров, искателей острых ощущений и доброжелателей всех видов и сортов. Полиция отогнала всех, кроме журналистов, и Марчелло начал отвечать на вопросы со спокойным достоинством.

— Почему, — спросил французский репортер, — вы решили нанести взрывчатку на шпоры?

— Это было необходимо, — ответил Поллетти. — На нем был пуленепробиваемый жилет.

Журналист кивнул и записал в блокноте: «Щелканье каблуками, принятое у прусских офицеров, сегодня по иронии судьбы привело к гибели одного из аристократов. Смерть в результате исполнения символически высокомерного жеста, — этот жест предполагает наличие исключительных достоинств, — несомненно должна означать смерть экзистенциальную. Таким, по крайней мере, было мнение охотника Марела Поети…»

— Как вы думаете, насколько удачным будет исполнение вами роли жертвы в следующей Охоте? — спросил мексиканский репортер.

— Я, право, не знаю, — ответил Марчелло. — Но, несомненно, исход станет смертельным для одного из двух участников.

Мексиканец улыбнулся и написал: «Мариелло Поленци убивает, не теряя спокойствия, и относится к грозящей ему самому гибели хладнокровно. В этом мы видим универсальное утверждение „мачизма“, мужественности того сорта, когда жизнь постигается только через безусловное принятие смерти…»

— Вы считаете себя жестоким? — спросила американская журналистка.

— Ни в коем случае, — отозвался Марчелло.

Она записала: «Нежелание хвастаться вместе с полной уверенностью в своей силе делает Марчелло Поллетти человеком особым, совершенно приемлемым для американской модели поведения…»

— Вы боитесь, что вас могут убить? — поинтересовался репортер из Японии.

— Конечно, — ответил Марчелло.

«Учение „дзэн“, — начал писать репортер, — по крайней мере, с одной авторитетной точки зрения, является искусством видеть вещи такими, каковы они в действительности; Марчелло Поллетти, спокойно воспринимающий страх перед смертью, можно сказать, сумел победить его методом чисто японским. Но сумел ли? Неминуемо встает вопрос, является ли признание Поллетти страха перед смертью великолепным преодолением непреодолимого или простым принятием неприемлемого?»

…Поллетти приобрел довольно широкую известность. В конце концов не каждый день охотник взрывает свою жертву на международной выставке. Дела такого рода становятся сенсацией. Разумеется, имело значение и то, что Поллетти был привлекательным мужчиной, скромным, утратившим вкус к жизни, мужественным и, самое главное, заслуживающим того, чтобы его взгляды интересовали читателей.

Глава 3

Гигантский компьютер жужжал и щелкал, на его панели мелькали красные и синие огни, выключались белые и загорались зеленые. Это был игровой компьютер, огромная машина, аналоги которой находились во всех столицах цивилизованного мира. Именно он занимался судьбами всех охотников и жертв. Он подбирал пары противников, регистрировал результаты их единоборств, присуждал денежные призы победителю или посылал соболезнования семье проигравшего, менял ролями уцелевших игроков, делая охотника жертвой, а жертву охотником, и следил за их непрерывным участием в Охоте до тех пор, пока один их них не достигал желанной цифры — десять убийств.

Правила были просты: к участию в Охоте допускались все мужчины и женщины в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет, независимо от цвета кожи, вероисповедания и национальности. Изъявившие желание участвовать были обязаны пройти все десять Охот, поочередно становясь пять раз охотниками и пять — жертвами. Охотники получали имя, адрес и фотографию жертвы, жертва — всего лишь уведомление, что ее преследует охотник. Все убийства требовалось совершить лично, причем за убийство не того человека следовало суровое наказание. Сумма денежного приза увеличивалась в зависимости от количества совершенных убийств. Победитель, успешно прошедший весь путь, получал в награду практически неограниченные гражданские, финансовые, политические и моральные права. Так просто.

После введения Охот прекратились все крупные войны; их заменили миллионы маленьких войн, количество соперников в которых было сведено к минимуму — двум.

Охота была делом совершенно добровольным, и ее цель отвечала самой практической и реалистичной точке зрения. Если кто-то хочет убить кого-то, гласили аргументы в ее пользу, почему не дать ему такую возможность при условии, что мы сумеем найти кого-то, желающего того же. Таким образом, они могут охотиться друг за другом и оставят нас в покое.

Несмотря на то что создавалось впечатление полной новизны, Охотничьи игры были, в принципе, стары как мир. Это было качественно измененным возвращением к древним, более счастливым временам, когда наемники воевали друг с другом, а гражданские лица оставались в стороне и разговаривали об урожаях.

Для истории характерна цикличность. Когда накапливается слишком много явлений с одним знаком, он неминуемо переходит в противоположный. Время профессиональной — и часто бездействующей — армии прошло, наступил век массовой армии. Фермеры больше не говорили про урожаи, вместо этого они воевали за них. Даже если у них не было урожаев, которые следовало защищать, им все равно приходилось воевать. Рабочие оказались вовлеченными в хитроумные византийские интриги в заокеанских странах, а продавцы обувных магазинов с оружием в руках пробирались сквозь сумрачные джунгли и по вершинам гор, покрытым вечными снегами.