Александр Беляев - Чертово болото Страница 4

Панасик делал в школе доклад о значении торфа в промышленности. Ребята слушали его с большим вниманием. Всем уже было известно, что с весны начнется разработка торфа. Об этом говорили, к этому готовились.

После доклада Панасик долго отвечал на вопросы, а потом выступил с предложением:

— Товарищи! Наша школа имеет сельскохозяйственный уклон. Я думаю, что нам теперь необходимо ввести и другой уклон — торфяной. Будем изучать торф, способы его добычи, его промышленное применение.

Предложение Панасика было одобрено и принято единогласно.

Болото причинило школе немало забот. Школа не была вполне подготовлена к новому — торфяному — уклону. В маленьком школьном физическом кабинете не хватало многого. Химических опытов по-настоящему нельзя было поставить. А надо было проводить химические анализы почв, торфа. По многим вопросам учитель Глеб Алексеевич сам не был подготовлен. Затрудняясь ответить ребятам, он разводил руками и, улыбаясь, говорил:

— Ну что ж, ребята, будем вместе овладевать техникой!

И он писал в наробраз, выписывал руководства, книги, химическую посуду и вещества. Панасик вел оживленную переписку с инженером Горобцом. Получал от него книги, указания, советы. Работа кипела, как никогда.

Как ни много работали ребята, а зима тянулась долго: уж очень ждали весны.

Наконец наступила и весна. На болоте появились рабочие, выстроили бараки, кухню, сняли тес с локомобиля. Приехал машинист, товарищ Чашкин. Панасик быстро сдружился с ним и с его помощью начал изучать машину.

Она несколько разочаровала его. Панасик ожидал «сверх-стандарта»-гидроторфа. Перед ним же был старенький локомобиль, приспособленный для добывания торфа. Маленькие колеса локомобиля стояли на двух парах рельс со шпалами под ними. От локомобиля вниз шел экскаватор, поддерживаемый краном при помощи цепей на блоке. Рабочие вручную лопатами набрасывали торф, который экскаватором поднимался вверх и сбрасывался в ящик, где торфяная масса растиралась и поступала оттуда на формовочные металлические доски: на одну доску торф падал, другая прижимала сверху, и торф формовался в плитки. Формовочные доски с торфом подавались тросами на поле, где плитки раскладывались для сушки. Машина, извлекая торф, прокладывала широкую и глубокую траншею. Выбрать торф до конца мешала вода. Приходилось часть оставлять для более совершенных машин. Выбрав торф, сколько было возможно, локомобиль передвигали назад. Для этого первая пара рельс переносилась назад вместе со шпалами, рельсы на стыках сворачивались, Панасик давал свисток, локомобиль пронзительно кричал, как настоящий паровоз, и очень медленно передвигался. Работала машина на торфяном топливе.

На локомобиле была своя небольшая динамо-машина, освещавшая по ночам место разработки и сушки: работы производились в три смены. Десяток столбов с проводами и электрическими лампочками протянулся от локомобиля по болоту.

Горобец приехал только в конце мая.

— Павел Николаевич, — сказал Панасик, поздоровавшись с ним, — а ведь я ожидал, что будет настоящий гидроторф!

— Будет, будет. Подожди маленько. Едет настоящий «классон». Тогда заработаем — только держись. За мной едет. Я приехал устанавливать.

Через несколько дней прибыли и новые машины.

— Вот это да! — мог только восхищенно сказать Панасик, когда они заработали.

Две водяные струи под давлением пятнадцати атмосфер, словно заливая невидимый пожар, размывали торфяные залежи, вымачивая массу из пней. Пни убирались гусеничными пеньевыми кранами. Густая, размытая торфяная залежь — гидромасса — высасывалась из карьера торфососом, подвешенным к береговому крану, оттуда переходила в растиратель и затем, после обработки гидромасса особыми тонкостенными трубопроводами, переправлялась на дренированные канавами поля сушки, где она разливалась ровным слоем в двести миллиметров толщиной. Когда масса подсыхала, по ней проезжал трактор и формовал высокими шпалами гусениц торф в кирпичи.

Несмотря на то что вся установка вырабатывала за сезон почти сто тысяч тонн, рабочих было немного — все работы были механизированы. В залитых водою траншеях разводили мелкую рыбу, чтобы она поедала личинки комаров. Комары истреблялись и машинным, «американским» способом; сильный прожектор привлекал по ночам мириады комаров. Вблизи лампы мощный вентилятор всасывал насекомых в особый мешок, где они и гибли. Не только торфоразработки, но и окружающая местность оздоровлялась от «лихоманок».

Однажды, уже осенью, Панасик увидал Утеклого. Он шел, опустив голову, как и его Тузик. Ягдташ был пуст. Утеклый посмотрел на Панасика, махнул безнадежно рукой и сказал:

— Прощай, хлопец! Надо утекать и отсюда!

— Аль чертова плевательница не нравится? — не мог не съязвить Панасик.

Прошло несколько лет.

Болото постепенно изменяло и местность, и людей, и их быт.

Недалеко от болота, в сосновом лесу, на холме выросло каменное двухэтажное здание — Институт торфа. За лесом появилась большая электростанция, работавшая на торфяном топливе. Еще дальше поднялись выше леса трубы заводов: огнеупорного кирпича, изоляторов из местного каолина, фосфоритных удобрений. Заводы работают на торфяном топливе и питаются энергией торфоэлектростанции.

Колхозы все менее становятся похожими на деревни. Выстроены: первый дом-коммуна, клуб, новая школа, ясли, больница — светлые, просторные здания, освещаемые электричеством и отапливаемые торфом. Сельские работы все более электрифицируются.

Изменилась местность, изменились и люди. Не узнать Панасика Кулика — «болотного шефа» — и его товарищей. Почти все они вошли в первый выпуск окончивших Институт торфа и работают по торфу. Назар и Осип служат в Харькове, Панасик — теперь Афанасий Федорович, инженер, остался верен болоту: он руководит всеми работами.

Жив еще и его дед, хотя и сильно постарел. Он не расстается со своей лесной избушкой, но по вечерам она теперь ярко освещена электричеством, а над крышей протянулась антенна. Любит в зимний вечер старый Микита послушать радио. Куда занятней, чем завывание бури да вой волков.

Панасик навещает иногда старика и вспоминает свои детские годы. Жаль — пропал Утеклый. Уж очень хотелось бы Панасику повидать бродячего охотника и сказать ему:

— А ведь советское болото не то что царское — вывело-таки меня в люди.