Ричард Бах - Интервью с Бахом Страница 4

Вообще, проблема языка меня очень интересует. Мои книги переведены на 33 языка. Часто я слышу от людей, что какой-то перевод хороший, а какой-то не очень. И раньше я огорчался из-за этого, но потом понял, что плохой перевод лучше, чем никакого. Я понял, что мои книги нельзя полностью перевести. Просматривая публикации своих книг на тех языках, которые немного знаю, я обнаружил, что иногда мои мысли в этих переводах представлены очень интересно - любопытнее и глубже, чем то, что я писал. В таких случаях я всегда улыбаюсь. То, что я пишу - очень неформальный, многоуровневый способ общения. И когда переводятся слова, это еще не значит, что все смысловые уровни переносятся в другой язык. Когда я пишу, я всегда подразумеваю, что мой читатель очень интеллигентен и чувствителен, и все, о чем я говорю, он способен не только почувствовать, но и домыслить.

Время от времени ко мне приходят люди и спрашивают: "Понимаешь ли ты, что ты здесь написал?" И я говорю, конечно, я понимаю. Но они мне сообщают нечто такое, о чем я не знал.

Периодически люди находят в моих книгах значительно больше, чем я мог предположить. Поэтому я не считаю себя автором книг, написанных мною.

Для меня автор - это человек, который изобретает и создает. Я в большей степени ощущаю себя писателем: я смотрю на то, что уже существует, и описываю это своими словами. Любой человек может увидеть тот же образ и описать его словами, которые будут другими, но будут нести тот же свет. Поэтому я чувствую очень теплую и близкую связь даже с теми читателями, которых я никогда не встречал и не встречу. И одна только мысль, что в мире есть так много невстреченных друзей, доставляет мне радость. Мне доставляет радость осознавать, что идеи, ценные для меня, значимы и для них.

С.В.: Ричард, я думаю, твои книги - это воплощение идей, существующих всегда в вибрации, которые могут достичь максимального числа людей именно сегодня. Для твоих читателей, как я уже говорил, погружение в вибрационное поле твоих книг является более важным, чем восприятие идей самих по себе. Это поле объединяет их в некую целостность, создающую ту внегеографическую страну, о которой ты говорил.

Р.Б.: Это новая мысль. Когда я пишу, я всегда проверяю, как это звучит. Может быть, и в самом деле я добиваюсь нужных вибраций?

С.В.: Вот видишь, ты делаешь это. Набоков считал, что все написанное ради изложения идеи - бессмысленная трата времени.

Р.Б.: Нет ничего, с чем бы я мог бы более не согласиться. Но я это принимаю. Единственно, что значимо для меня, это идея. Но идея, которая может быть применима. У меня не хватает терпения воспринимать философов, спорящих об абсолютно абстрактных категориях. Я хочу знать, что может помочь мне прожить эту жизнь наиболее интенсивно, радостно и весело. "Скажи мне, что "работает" для тебя и что не "работает", дай мне идеи. Напомни мне о тех вещах, которые я знаю, но забыл", - это я говорю писателям, когда открываю их книги. Обычно я начинаю читать книгу с произвольной страницы. И спрашиваю себя, захватывает ли мое внимание то, что я читаю. Или все это звучит глупо.

С.В.: Вот видишь, ты снова употребил слово "звучит".

Р.Б.: Да, но применительно к идеям. Если идеи интересны, я открываю книгу снова и опять нахожу в ней что-то интересное. И ладно, ладно - оно ЗВУЧИТ интересно. Я думаю, тебе удастся обратить меня в свою веру.

Я воспринимаю идею как маяк, стоящий на берегу. Маяк и тот берег, на котором находимся мы, разделен водой, но их соединяет искрящаяся, сияющая дорожка света. Взгляды тысяч людей, где бы они ни находились, могут скользить по водной дорожке, и каждый из них увидит свет маяка. Слова могут быть разными и на разных языках. Слова - это дорожка, искрящаяся на воде, но свет находится над водой, он находится над той точкой, в которой мы стоим, и распространяется во всех направлениях. Он есть и ему все равно, видим мы его или нет. Ему все равно, знаем ли мы о том, что он существует. Он как бы сам по себе. Водные дорожки идут к каждому из нас и все, что от нас требуется, чтобы увидеть свет, - это повернуть голову в его направлении и открыть глаза.

С.В.: Хорошо. Но можно воспользоваться и другой аналогией. Давай представим себе, что существует прекрасная музыка, записанная нотами. Практически никто, кроме самых опытных музыкантов, глядя на ноты, не может воспринять музыку такой, какая она есть. Для огромного большинства людей, для того чтобы воспринять музыку, нужно услышать ее исполнение. И слушая одного исполнителя, люди получают удовольствие от техники, от мастерства, но, слушая другого, люди вдруг начинают плакать и, возвращаясь домой, меняют что-то в своей жизни. Оба исполнителя играют одну и ту же вещь, но решающим является та вибрационная ткань, которую они создают в своем исполнении.

В твоем случае музыкой является идея, а инструментом являются слова. И своим исполнением ты достигаешь того, что люди начинают изменять свою жизнь.

Р.Б.: Наверное, это правда. Но я не осознавал этого. Я знаю, что существуют различные уровни моего существа и что они меня используют иногда совершенно бесстыдно. К примеру, "Чайка Джонатан". "Чайка" была первым, что я вообще написал в своей жизни (первая часть "Чайки"). В тот момент я не мог найти работу и решил стать писателем. И вот, что со мной произошло. Я получил мистический опыт: я увидел, как вся эта история про чайку разворачивается перед моими глазами в полном цвете на очень широком экране. И я услышал имя - Джонатан Ливингстон - и это меня испугало. И пока я старался понять, что со мной происходит, я стал видеть сцены из книжки. И это настолько меня затянуло, что я понял, что мне надо записать это. Я записал две трети книжки, и она вдруг остановилась. И я подумал: чем же это все кончится? Я просиживал часами, стараясь изобрести что-нибудь, но у меня ничего не получалось. К этому моменту я знал Джонатана так хорошо, я жил в его сердце, что я должен был знать, что произойдет дальше... Прошло восемь лет. И вот спустя эти годы, за полторы тысячи миль от дома, в штате Айова - бац! - в пять часов утра, прямо как продолжение сна я вижу, чем заканчивается история. И восемь лет пронеслись, как одна секунда. Я сразу же вспомнил, на каком месте закончилась первая часть. И подумал: да, конечно, эта история должна заканчиваться именно так. Неоконченная рукопись "Чайки" вместе с другими хранилась у меня в подвале. Я помнил, что она была написана зелеными чернилами. И я нашел ее. И я увидел, что продолжение пришло ко мне точно с того места, где я закончил. Все это должно было случиться именно так. Только так начинающий писатель может написать что-то типа "Чайки". "Чайка" - это сумасшедшая, странная история. И только если ты готов в качестве писателя признать себя полным дураком, ты можешь написать историю говорящей чайки. Большинство начинающих писателей не могут себе этого позволить, так как считают, что это глупо, и ищут чего-то более основательного. И поэтому так много писателей в поисках чего-то основательного, заслуживающего уважения не могут найти вообще ничего. Мне нужно было иметь этот мистический опыт, который был настолько сильным, что пробил защиту моей внутренней цензуры. Мне было все равно, выглядит это глупо или нет. Мне было безразлично, будут ли люди смеяться надо мной из-за того, что я написал о говорящей чайке. Я воспринял эту историю настолько сильно, что она могла быть записана только так, а не иначе. Позже, после многих лет писательства, я уже мог обходиться без подобного опыта, потому что я понял: главное, что я могу дать миру, - это моя глупость, сумасшествие.