Владимир Михайлов - Может быть, найдется там десять? Страница 4

– Дайте мне подумать минуту, – ответил я.

Оба кивнули одновременно.

Я вышел и вновь после долгого отсутствия оказался на той самой открытой веранде, раньше всегда залитой ярким золотистым светом, исходившим, казалось, отовсюду и не дававшим теней. Теперь, показалось мне, свет этот поблек; но, может быть, просто память слегка приукрашивала прошлое, как это ей вообще свойственно? Дальше по-прежнему лежал обширный луг, и трава на нем была все еще достаточно высокой, чтобы возникло желание улечься в нее и позволить себе расслабиться в неге, ощущении, какого мне давно уже не приходилось испытывать. Неширокая речка, скорее даже ручей, струи-лась, пересекая луг и исчезая в лесу; она на самом деле обмелела или это тоже мне казалось? Зато лес, как и встарь, как бы заключал в раму и луг с ручьем, и дом, из которого я только что вышел, – вот он нимало не изменился за время моих странствий, все такой же острокрыший, с башенками и балкончиками наверху. Я невольно глубоко вздохнул – не от волнения, его сейчас не было, и не от грусти, давно таившейся во мне, но сейчас как бы вырвавшейся наружу; вздох этот вызван был мгновенным ощущением былой полноты жизни, богатой смыслом, но оставшейся в прошлом, так что теперь так вздыхать удавалось не часто, очень не часто. Потом я медленно, глубоко вдохнул, пытаясь извлечь из памяти, вновь ощутить хмельной запах летнего утра, медоносных цветов. Я понимал, что даже если такое удастся, уже через миг-другой эта гамма ощущений исчезнет – вся, от первой ноты до последней, и придут иные мысли, мысли о новом деле, за какое я только что взялся.

И тогда все доступное моему взгляду примет совершенно другой облик, а именно – подлинный. После чего не захочется больше валяться на этой траве, потому что каждая травинка и каждый цветок на самом деле – лишь контейнер высших тонких тел, буддхиальных и атманических, готовых к воплощению, но или еще не использованных, составлявших резерв Фермы, или же уже прошедших не одну инкарнацию и, увы, не заслуживших более высокой оценки, чем быть воплощенными в траву. Зная это, не очень-то захочешь общаться с ними, а я теперь знал. Как и многое другое. Поэтому мне и в голову не придет, скажем, опустить ноги в этот ручей с его точными, по синусоиде, извилинами. Теперь мне известно, что вода в нем – вернее, то, что представляется ею, – в действительности своего рода раствор других тонких тел, рангом пониже, – казуальных и ментальных. Ничтожно малая часть того, чем располагает Творец, – всего лишь некое оперативное подразделение, подготовленное к работе. И та трава, и та вода, которую я увидел бы завтра, попади я сюда снова, оказались бы совершенно другими, тут вряд ли нашлась бы и дюжина сегодняшних травинок или литр-другой сегодняшней воды – хотя ручей на деле был замкнутым и впадал, так сказать, в самого себя. Змея, кусающая себя за хвост.

Не знаю, какие еще мысли пришли бы мне в голову, останься на то время. Однако мне было заранее известно, что Ферма не поощряет праздношатающихся; получил задание – изволь исполнять, не отвлекаясь и не очень-то переживая за свою судьбу. Потому долго раздумывать я себе не позволил.

– Согласен, – сказал я, зная, что двое в доме меня слышат. – Когда приступать?

– Тогда передай своим время и место встречи… Запоминай.

– Разве мы не отправимся туда вместе? Всем экипажем сразу?

Все мы продолжали по старой привычке называть себя именно так. Хотя у нас давно уже не было своих кораблей.

– Мы можем перебросить туда только тебя, – сказал Мастер. – Это контрольный мир, и наши права на нем не то что ограничены – их просто нет. Так что остальным придется добираться своим ходом, не так, как раньше. Но это вас ведь не остановит?

– Мы постараемся, – пообещал я.

– Тогда все. В следующий миг ты наверняка окажешься…

Я не успел даже окинуть последним взглядом хозяйство Фермера: непроизвольно моргнул, а когда веки вновь поднялись, мне открылось уже совершенно другое зрелище.

Глава 1

Ползун (на самом деле то был, по моему понятию, автобус то ли на воздушной подушке, то ли на антигравах) остановился, медленно опустился на полозья. Прозвучала информация на языке, которого еще за мгновение до того я не знал, но сейчас все понял, словно бы он был моим родным, русским. У выхода на минуту возникла легкая толчея: конечная остановка, пассажиры торопились выйти и пробежать те несколько метров, что отделяли нас от здания вокзала, – спешили, потому что снаружи был ливень и вода хлестала, казалось, со всех сторон: сверху, снизу и со всех румбов одновременно. Я вышел последним, в три прыжка достиг навеса, но внутрь не пошел, вместо этого присел на одну из скамеек, что стояли под навесом вдоль всего фасада.

Мне нужно было несколько минут полного одиночества. Такое своего рода тамбурное время, без которого не обойтись при внезапном переходе из одного мира в другой, совершенно непохожий на тот, где вы вот только что были. Эти минуты особенно необходимы, когда условия, в которые вас перенесли, являются для вас совершенно новыми, с ними не связано ничто в вашем опыте, и перед тем как предпринять хоть какое-то действие, обязательно нужно ощутить эту обстановку, почувствовать себя ее частью, пробудить в себе чувство дома, то есть чего-то хорошо знакомого и близкого, и лишь позволив хилому ростку этого чувства укорениться и подрасти, можно начинать действовать, не боясь сразу же привлечь к себе неприязненное внимание окружающих, что чаще всего приводит к быстрому провалу.

Так вот, сейчас я оказался именно в таком положении, потому что ни разу не бывал ни в этом мире, ни, естественно, в этом городе, огромном, судя по расстоянию, какое пришлось преодолеть ползуну-автобусу от въезда, где прямо в воздухе каким-то способом было начертано название города, до того места, где я сейчас сидел. Название было – Кишарет. Я знал, что в нем – в названии – на местном языке заложена идея величия и этого города, и (пусть и в меньшей степени) всего этого мира, поскольку здесь давно уже не осталось деления на разные государства, что свидетельствовало о почтенном возрасте местной цивилизации.

Итак, Кишарет, давай будем знакомиться.

Сперва я использовал возможности зрения. Фасад вокзала, перед которым я сидел, выходил на площадь, весьма обширную, с живым движением пешеходов, не подчинявшихся, похоже, никаким правилам. Они пересекали это пространство вдоль и поперек, кому как взбредет в голову – и ни одного регулировщика не было видно. Можно было удивиться, но я не успел, потому что в следующее мгновение понял: все в порядке, здесь просто нет транспорта, его потоки струятся по туннелям под этой площадью. Ведь и ползун, доставивший меня сюда, вынырнул из такого лишь в десятке метров отсюда и наверняка уедет снова в туннель. Интересно, какая часть транспортного движения в Кишарете упрятана под поверхность или, наоборот, – поднята на эстакады? Непременно нужно разобраться. Потому что от этого моя безопасность зависит в первую очередь. Однако перед тем, как встать и пойти, нужно еще пооглядываться.