Павел Амнуэль - Дорога на Элинор Страница 4

На перрон «Академической» он спустился минут через двадцать, благо было недалеко — всего-то площадь перейти, — вошел, как требовалось, с Вавилова, на скамье у третьей левой колонны сидела старушка, божий одуванчик, на грабителя похожая не больше, чем Шварценнеггер — на российского самодержца Николая Второго. Рано еще. И если он будет тут околачиваться прежде срока, то грабитель, чего доброго, вообще не появится.

Терехов торопливо прошел к противоположному краю перрона, время от времени все же оглядываясь. Подошел поезд со стороны «Профсоюзной», в толкучке Терехов потерял из виду скамью, а когда поезд ушел, старушки на месте уже не было — уехала, как и следовало ожидать.

Терехов уселся, вытянув ноги, всем видом показывая, что место это им забронировано. Никто, впрочем, и не покушался. Да и вообще он не видел ни одного человека, который держал бы в руке «дипломат» или хотя бы сверток соответствующего размера.

От «Профсоюзной» прошли еще несколько поездов, люди выходили и входили, подозрительных типов среди них не было, а когда электронные часы над въездом в тоннель показали 14:30, Терехов встал, положил на скамью сверток и, не глядя по сторонам, направился к противоположной стороне платформы.

Свой «дипломат» он увидел сразу — на скамье у третьей колонны. Метрах в двух стоял худощавый лобастый мальчишка лет двенадцати и внимательно смотрел, как Терехов схватил портфель и как торопливо проверял содержимое (коробочка с дисками оказалась на месте, а все остальное — неважно, хотя на первый взгляд ничего вообще не пропало).

— Ваш? — спросил мальчишка, когда Терехов встретился с ним взглядом.

— Мой, — сказал Терехов. — Послушай, ты видел, кто его сюда положил?

Мальчишка нахмурил лоб, почесал щеку, поднял взгляд к своду, пожал плечами и покачал головой.

— Никто, — сказал он наконец. — Он здесь всегда лежал.

— Как это — всегда? — не понял Терехов. Двадцать минут назад на скамье ничего не было — это точно.

— Всегда, — повторил мальчишка. — Я уже хотел милицию звать, — добавил он с сожалением. Конечно, комплекс неизвестного героя: нашел подозрительный предмет, может, даже бомбу…

Что если этот негодник работал на похитителей, сам же дипломат положил, а теперь наблюдал за исходом операции? Нет, глупости, во-первых, мальчишка похож на дебила, кто ж его в напарники возьмет, а во-вторых, слишком все это сложно выглядело — если бы он описал свое приключение в романе (а что? может, еще и опишу, подумал Терехов), то получилось бы нарочито, искусственно, неубедительно и если, конечно, смотреть со стороны, наверное, просто смешно.

Терехов поспешил к эскалатору и поднялся на шумную площадь перед кинотеатром. В боковой аллее — это он знал точно — стояла скамья с поломанной спинкой, бабушки с внуками здесь сидеть не любили, некуда было прислониться. Спокойное место, можно прийти в себя. Так он и поступил — приходил в себя долго, тень от дерева успела отползти в сторону, и солнце начало припекать макушку. Открыв дипломат, Терехов внимательно изучил содержимое. Вроде бы все на месте: коробочка с двумя дисками, вчерашние «Независимая газета» и «Коммерсантъ», «Огонек» недельной давности, большой блокнот с записями (все страницы на месте, да и кому могли понадобиться его каракули?), записная книжка, расческа, четыре фломастера, кошелек с двумя сотнями, на которые грабитель почему-то не позарился…

Тысяча рублей за возвращенное спокойствие — цена не слишком большая. Но какова наглость! Это теперь бизнес такой — вырывать из рук сумки и тут же возвращать за не очень большое вознаграждение?

Почему грабитель, потребовав тысячу, не присоединил к ней две сотни из кошелька?

Терехов захлопнул «дипломат», посидел еще минуту, а потом тяжело поднялся и пошел к метро. В издательство он успеет к самому концу дня, и попить кофе с Варварой теперь уже не удастся.

«Дипломат» он держал под мышкой — было неудобно, зато надежно.

Глава вторая

Домой Терехов вернулся не сразу. Позволил себе расслабиться: зашел в кафе «Масленица» на углу Ленинского и Ломоносовского и заказал порцию блинов со сметаной — только здесь делали такие, как он любил, без ненужных добавок, когда-то он обожал блины, мама готовила их не часто, и, наверное, потому каждый «блинный день» становился для него праздником. Женившись на Алене, он ожидал, что этот небольшой праздник жизни будет продолжаться, но жена терпеть не могла возиться с тестом, попробовала как-то по его настоянию, но первый же блин получился даже не комом, а невообразимо липучей и гадкой массой. А мама была теперь далеко, после института Терехов переехал из Питера к Алене в Москву, тесть — широко известный в узком кругу посвященных химик-органик — устроил зятя в институт, где работал главным технологом.

Идиллия, впрочем, продолжалась недолго — два года понадобились Терехову, чтобы убедиться в двух вещах. В том, во-первых, что жена его — глупая гусыня, с которой даже в постели скучно, и никакой надежды на перемены в будущем. А во-вторых, Терехов понял, что химия, которую он пять лет изучал в Технологичке, пропуская половину занятий, вовсе не была его призванием. Он написал свой первый рассказ в тот день, когда окончательно рассорился с Аленой и ушел из дома, оставив жену с годовалым сыном Алькой.

Снял квартиру в неплохом месте — не шумный центр, но и не безлюдная окраина, — уволился из института (в любом случае оставаться было невозможно — бывший тесть в роли начальника, это надо же такое придумать!) и ни минуты не жалел ни о чем, даже о том, что Алена запретила ему видеться с сыном. Когда-нибудь, возможно, у него и возникли бы отцовские чувства, но в те годы он был то ли слишком молод, то ли эгоистичен, то ли то и другое вместе, но к Алене его не тянуло совершенно, а ребенок его раздражал, так вот и получилось, что одиннадцать лет, миновавших после развода, он встречался с бывшей женой только два раза — были официальные поводы, а так бы глаза ее не видели. Сына Альку вовсе не помнил и, в отличие от многих отцов-страдальцев, не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести.

Вернувшись домой, Терехов прежде всего принял душ — сначала горячий, а потом холодный настолько, насколько мог выдержать без опасения схватить воспаление легких, — поставил на плиту кофейник (он терпеть не мог электрических чайников и кофеварок) и сел перед телевизором. Новости оказались не интересными, по всем каналам показывали визит президента в Германию, и хоть бы кто из журналистов заинтересовался странным феноменом — почему средь бела дня у простых москвичей вырывают из рук портфели, а потом требуют выкуп, будто за заложника в Чечне.