Аскольд Шейкин - Северная баллада Страница 4

- Но почему? Как это может быть? - спросил я, уже догадавшись о том, что услышу дальше.

- Имеются данные баллистической экспертизы, - вступил в разговор прокурор. - Калибр семь целых и шестьдесят две сотых миллиметра. Пуля от целевого винтовочного патрона "экстра", предназначаемого для стрельбы на особо ответственных соревнованиях. Во всем нашем городе, кроме вас, ни у кого из спортсменов таких патронов нет да и не было. Но разумеется, гораздо важнее то обстоятельство, что экспертиза бесспорно установила индивидуальные признаки, общие для этой пули и нарезки ствола вашей винтовки.

Дмитрий Степанович смотрел на меня с таким отвращением, что его подбородок дрожал.

- Когда ты стрелял последний раз и по какой цели?

- Если вы говорите о каком-либо животном, то несколько месяцев назад, - ответил я. - Вы сами посылали меня в прибрежный район. Вы помните?

- А что ты сделал три дня назад? - Он взвешивал на ладони пулю, будто решая, швырнуть ее в меня или нет, и вдруг, сжав кулак, грохнул им по столу. - Хватит вранья! Это нашли в медведе, погребенном лавиной, и ты прекрасно знаешь, почему, где и когда это было.

- Но что оставалось? - в отчаянии крикнул я. - Он шел к обрыву. И слабый, тощий. Кожа да кости. Еле тащился. Было ясно: ему ни за что не удастся удержаться на склоне. Моего голоса он не услышал. Пришлось отпугнуть выстрелом. Но я только это и сделал.

- Только? - переспросил Дмитрий Степанович. - Но вот уже сколько раз на территории, которую ты должен оберегать от браконьерства, находят убитых животных.

Он шагнул к рабочему столу, взял с него пачку фотографий и швырнул на зеленое сукно. Они ручьем потекли по его поверхности.

- Росомахи, куницы... Птицы, записанные в "Красную книгу"... Ты знаешь, сколько раз вот эти друзья, - он ткнул пальцем сперва в секретаря горкома комсомола, потом в тренера, в директора заповедника, - оберегая твою репутацию, тайком подбирали на дне ущелья, у границы территории, которую ты обязан охранять, убитых тобою животных и прятали, чтобы никто не увидел? Думаешь, так может продолжаться вечно? И хотя бы бесстыдно сдирал шкуру, жрал! Но ты браконьер особого рода. Чист и свят. Всего лишь отрабатываешь технику. Идешь к высшим достижениям в спорте. И ни у кого из твоих друзей не хватает мужества сказать: "Прекрати!" И что же делать теперь? Просить Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта о твоей дисквалификации? Знаешь, сколько уже насчитала на тебя охотоинспекция? И прячут, списывают на стихийные бедствия. На лавины и паводки, которых не было. Лишь бы только не бросить тень на олимпийского чемпиона, которым все мы гордимся. Но теперь мы с них спросим. Товарищи говорили: "Нет доказательств". Теперь они есть. Мы верили, что вместе с тобой в наш город придет большой спорт. Пришел позор.

Дмитрий Степанович снова поднес ладонь с пулей к моим глазам. Я так и ждал: он все же швырнет ее мне в лицо.

- Иди, - с презрением сказал он; - И чтобы больше никто не видел тебя в горах. - Он кивнул сперва в сторону директора заповедника, потом в сторону начальника милиции. - Обязываю вас принять необходимые меры. Это во-первых. И во-вторых, винтовку сегодня же сдашь на спортивную базу. Тренировки - только в присутствии тренера. И запомни: здесь в этот раз мы все тут, кто как мог, боролись за твое будущее. Потому и вели этот разговор. Но победили мы или нет, зависит лишь от одного тебя.

Когда я только-только завершил тот свой победный рывок на зимней Олимпиаде и еще едва держался на подкашивающихся ногах, меня обступили журналисты.

Переводчица захлебывалась словами: "Что вы чувствовали, когда шли по трассе? С какими неожиданностями столкнулись? Кто из спортсменов мира служит для вас образцом? В чем секрет того, что вам удается так быстро переходить от бега к меткой стрельбе?"

Я отвечал: "Не знаю".

Так в ту минуту и было. Но позже я, конечно, смог сам себе ответить на все эти вопросы и даже вдруг будто со стороны увидел во всех мельчайших подробностях то, как бежал по трассе, что происходило вокруг.

Переключаться - это еще и способность вырываться из одних потоков-впечатлений, шума, света, обращенных на тебя взглядов - и тут же погружаться в другие, не менее яркие, значимые, но совершенно другие.

Выйдя из здания, где все это происходило, я остановился на краю тротуара. Мимо шли люди, проносились автомобили. Никаких мыслей в голове моей не было. Стоял, смотрел по сторонам. Щурился от лучей солнца.

Рядом со мной вдруг оказался бородач в замшевой куртке.

- Самое странное - это, конечно, то, что медведь, которого вы видели на седловине, был очень тощ, - проговорил он так, будто мы с ним добрые приятели и продолжаем неторопливую, давно начатую беседу. - Вы сказали: "Кожа да кости". Очнитесь! - Он начал тормошить меня за плечо. - Судите сами: уже сентябрь. Скоро в берлогу. Медведь же нисколько не накопил жира. Значит, ему что-то мешало. И значит, если он был хвор из-за пули, которая сидела в нем (а это вполне можно проверить), то пулю всадили в него не три дня и даже не три недели назад, ибо ни от какой раны похудеть за такое короткое время он бы не мог. Осенние медвежьи жировые запасы огромны. Их должно хватить на целую зиму. Следовательно, вполне возможно, что пуля сидела в нем все летние месяцы, и ваша недавняя стрельба, даже если она и была, не имеет никакого отношения к данному случаю.

У меня вырвалось:

- Но я же точно знаю, что не попал в него!

- И сможете доказать?

- Смогу. Но кто будет слушать мои доказательства?

Он прервал меня:

- Вам известно, где находится филиал Академии Hayк? Конечно, известно! Трехэтажное здание на площади Первого Мая. Приходите завтра в Институт геологии и геофизики. В первой половине дня я буду там в гидрохимической лаборатории. Это на втором этаже. Спросите Трофима Петровича. Нам обязательно нужно поговорить.

Я не успел ответить.

Подкатил зеленый пикап с надписью: "Экспедиционная". Еще на ходу раскрылась дверца. Машину заполняли мужчины и женщины в куртках и ватниках. Трофим Петрович влез в нее, повалился на окованные железом ящики приборов. Пикап рванул.

- Непременно зайдите! - донеслось уже с середины улицы.

Вероятно, если бы в ту минуту, когда я потом пошел по улице вверх, прямо к подножию ближайшего к городу горного склона, меня спросили:

"Куда ты идешь?" - и в ответ услышали бы: "Прощаться", это не было бы неправдой. Завтра будет приказ по заповеднику: "Такой-то переводится на работу, не связанную с обходом территории". Но сам я уже принял решение: докажу свою правоту и уеду. И никогда и нигде больше не стану на лыжи, не возьму в руки винтовку. Победителем следующих Олимпийских игр я не буду, чемпионом мира тоже. И пусть. Такие мысли в моей голове тогда были. Но шел-то я все же в первую очередь для того, чтобы разыскать утес, в который стрелял, предостерегая медведя. На это натолкнул меня разговор с Трофимом Петровичем, его вопрос: "И сможете доказать?". Вполне! Я точно знаю, что не промахнулся, попал в утес, и, значит, пуля должна была от мгновенной остановки разлететься на тысячи мельчайших капель, ажурным кружком отпечататься на каменной поверхности.