Юлий Буркин - Странный способ получать удовольствие Страница 4

– Пропустим этот бред? – предложил Шульц. Дромберг кивнул, и Шульц провел пальцем по монитору. На большом экране промелькнули ускоренные кадры.

– Где-то здесь, – оторвав палец от экрана, сказал Шульц.

– … О! Вы не представляете, что это за золотые стрекозы! – говорил Скурски с упоением. – Они в сто раз умнее нас! В шахматы?.. Бесполезно!..

– Сейчас… – сказал Шульц и промотал еще.

– …Попробуйте запомнить, – настойчиво и терпеливо говорил Такахиро Кшиштофу Скурски. – Нас всех – и меня, и вас, и госпожу Мендес, и всех-всех остальных людей – больше всего на свете интересует то, как этот шарик, дримбабл, изменит наш мир. Это вам могли бы рассказать центавряне. Они могли бы рассказать вам, зачем они прилетали к нам. Если бы вы спросили их об этом, они обязательно рассказали бы вам. А больше ни с кем они не станут так откровенничать.

– Да! – горячо поддержал идею Скурски, – мне чертовски это интересно! Эти центавряне – занятные ребята. Я уже встречался с ними с год назад, они учили меня готовить в ресторане съедобных картин. Да, я очень хотел бы знать, зачем они прилетали, и что с нами будет из-за этого, я еще в прошлый раз хотел их об этом спросить. Но не успел. Я же говорю, моя жизнь – сплошное приключение… – сказав это, он уставился на пустую бутылку у себя в руке. Поставил ее на пол и попросил доктора: – Дайте «Пепси», пожалуйста, я же просил…

Шульц мотнул дальше. Фигурка Скурски на экране быстро запрыгнула в кровать и легла головой на пластиковую подушечку, а Мендес и Такахиро оказались сидящими на стульях рядом. Вж-жик, и Скурски уже снова уселся на край постели. Шульц убрал палец.

– Здравствуйте, – сказал больной, с опаской разглядывая японца. – Меня зовут Кшиштоф.

Такахиро озадаченно глянул на докторшу.

– Он не помнит вас, – пояснила та. – Господин Скурски, это – господин Такахиро, он хочет знать, где вы сейчас были и чем занимались.

– А ты кто такая? – подозрительно уставился Скурски на нее.

– Меня зовут госпожа Мендес, – терпеливо ответила она, – или, если вам больше так нравится, просто Мерседес.

– Мерседес. Хорошее имя. Лучше Мерседес.

– Кшиштоф, – устало вмешался Такахиро, – пожалуйста, расскажите нам, где вы сейчас были, что видели…

– Дайте «Пепси», – попросил тот.

Госпожа Мендес дала.

– Ну ладно, – сказал Скурски, отхлебывая. – Так и быть, расскажу. Уж очень скучно вы живете, а люди, вроде, хорошие… Я только что был в гостях у центаврян, ну, у тех чудиков, которые как-то прилетали на Землю.

У Такахиро вытянулось лицо, и на лбу выступили капельки пота.

– Они снова были на Земле, – продолжал Скурски. – Только это они не прилетели, а уже получились из людей. Люди мало-помалу, этак лет за миллион, превратились в центаврян.

– Каким образом? – хрипло спросил японец.

– А они так размножаются. Целыми мирами. Они мечут икру – по икринке на мир. И те, кто не отказывается, понемногу становятся точно такими, как они. Вот так и размножаются. А, кстати, никто и не отказывается.

– Почему?

– Это же размножение. Оно всегда сопровождается удовольствием. Правда, тут кайф по всему миру размазывается… Зато уж как центавряне тащатся, когда им удается куда-нибудь свою икринку закинуть! Как лягушки. Кстати, у меня была одна знакомая лягушка, я уже не помню, как ее звали, давно это было, и она мне говорила, что человеческий оргазм ни в какое сравнение не идет с тем кайфом, который испытывают они. Потому что тут все не на физиологическом уровне, а на интеллектуальном, – он глотнул из бутылки. – И стрекозы мне про это говорили. Но у них немножко по-другому…

– Господин Скурски, – почти шепотом сказал Такахиро. – Не могли бы вы вернуться к центаврянам.

– А у меня не получается, – ответил тот. – Я вообще никогда не могу никуда вернуться…

– Я имею в виду, вернуться в своем рассказе…

– А-а… А что про них рассказывать? Центавряне, как центавряне. Нормальные ребята. Только скучные какие-то. Озабоченные. Все разговоры – про размножение. Только и думают, как бы это икру свою кому-нибудь подсунуть. Нет, давайте, все-таки, я вам про лягушку расскажу, кстати, ее картины были самыми вкусными. И я вспомнил, ее звали Моника… По-моему… Или… – Он искательно обернулся к госпоже Мендес. – Как, вы сказали, вас зовут?

– Мерседес.

– Вот! Да! Возможно и Мерседес. И она говорит мне…

Шульц выключил запись.

– Вот и всё, – сказал он. – И ты всерьез думаешь, что старик свел счеты с жизнью из-за этой ерунды?

– А ты всерьез думаешь, что это ерунда?

– Ни разу больше этот псих не рассказал про центаврян ничего мало-мальски членораздельного. Но даже из-за этой его невнятицы проводилось тысяча дополнительных исследований, но все они подтвердили, что дримбабл никак, НИКАК, не воздействует на человеческий организм. И уж тем более на уровне генома.

– Ты веришь, что с баблом люди видят вещие сны?

– Вещие или не вещие, это вопрос спорный, но какие-то сны видят, это доказано.

– Значит, он взаимодействует с человеческим организмом, то есть, как-то воздействует на него. Да уже просто то, что человек засыпает, это уже воздействие.

– Марк, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Я говорю о необратимом воздействии.

– А если оно сверхмалое и носит при том накопительный характер? Миллион лет – не шутка.

– Знаешь, что я скажу тебе, Марк. Миллион лет – такой срок, который, еще не известно, протянет ли человечество вообще. В конце концов, мы же не уничтожаем этот документ. Те, кто придет после нас, будут иметь больше возможностей для исследований, они еще многократно все проверят… Может быть, и действительно, стоит дримбабл уничтожить, пока что-то не зашло слишком далеко…

– Этого не будет никогда, – покачал головой Дромберг. – Слишком много удовольствия мы от него получаем. Дрим-индустрия сегодня – одна из ведущих, а наш департамент – местечко, от которого не так-то легко отказаться. Даже старик не мог отказаться, а уж он-то был – кремень. Но кое-что он все-таки сделал. Его вопрос обошел все газеты мира, а тот факт, что он уснул и проспал целых десять часов, говорит о многом. О том, что вопрос не праздный, и ответ на него есть…

– Такие чистоплюи, как Такахиро стоят на пути прогресса, – неожиданно посуровел Шульц. – Если бы мы прислушивались к ним, у нас не было бы ни атомной энергетики, ни химической промышленности, ни космических исследований… Но люди никогда не останавливаются на полдороги.

– Да, – кивнул головой Дромберг, – но до сих пор они следовали лишь собственному посылу, а не шли на поводу у другой расы.

– Как бы там ни было, господин Дромберг, – неожиданно официальным тоном заявил Шульц, нависнув над столом, – я не собираюсь делать скоропалительных выводов. Напротив, я намерен поднять вверенную мне отрасль на еще более высокий уровень и принести максимум пользы каждой стране в отдельности и всему человечеству в целом.