Владимир Журавлев - Опьяненные свободой Страница 4

За разговорами они чуть не прозевали ее станцию.

— Меня зовут Ева, — торопливо сказала она перед уходом. — Я Ева, а не Иаллованна! Вот мой адрес. Пиши. Я буду ждать, так что пиши обязательно!

— В гости когда приехать? — коварно поинтересовался Иван.

Ева смущенно замялась. Безумная дружба длиной в целую ночь — это одно. Это необычно, это интригующе. А куда от стыда деться, если Иван заявится к ней в гости, например, в их студенческое общежитие? Он же… потертый!

— Ладно уж, не приеду! — развеселился Иван.

Заглянул в купе трезвый сержант Настащук. Подхватил сумку девушки — и твердо отдал честь сидящему Ивану.

— Удачи вам, Иван Александрович! — серьезно пожелал он. — Было очень… познавательно с вами познакомиться!

И они ушли. Вагон без них сразу опустел, хоть и был полон. Что ж, одиночество — родное для Ивана состояние.

— У нас вся армия такая слабая? — не удержалась от издевки Ева, разглядывая синяк под глазом у провожатого.

Они прощались на пустынном перроне, но что-то все никак не могли проститься.

— Мы не армия, мы оперативные войска! — не к месту взялся уточнять сержант. — Мы гораздо лучше, мы самые…

— То-то все с синяками…

— Это особый случай, — угрюмо помолчав, возразил сержант. — Он ведь не сильнее нас. Просто… за ним правда. Мы ведь и не сопротивлялись… по большому счету. Понимали, что за дело получаем.

Ева чутко глянула на него — и опомнилась.

— Извини, ладно? — попросила она. — Трудно вот так, сразу, избавиться от мелочности. Я стараюсь, но…

— Ты богиня, что ли? — удивился сержант — От наших-то девок извинений не дождешься.

Они уставились друг на друга.

— Но мы ведь не верим ему, правда? — неуверенно сказала Ева.

— Сказки! — поддержал ее Настащук. — Астора — сон, прекрасный и неповторимый!

И они облегченно рассмеялись.

— И… знаешь что? — решилась Ева. — Заглядывай в гости!

Настащук внимательно посмотрел на нее, словно оценивал, достойна ли она его общества. Странно, но девушка не обиделась. Она вдруг увидела, что перед ней не глупый пьяный солдат, а много переживший, повидавший смерть воин. И он имел право оценивать.

— Я приду, — наконец сказал он. — Сегодня.

Помолчал, решаясь, — и церемонно опустился перед ней на одно колено, принося безмолвную присягу верности.

Ушла Ева — словно погас солнечный лучик.

Иван застыл у окна. Мелькали станции, текли мысли… Этот мир был похож, очень похож на его родину. И одновременно очень не похож. Не было в мире Ивана бронепехоты. Откуда-то объявилась новая, бесцеремонная Сила. Где-то в бесконечных лабиринтах Хранилища мерцало узнавание — Астора уже встречалась с подобным! Да только где оно теперь, Хранилище, за какими далями? Какие немереные силы нужны, чтоб дозваться, услышать отклик, ощутить волну поддерживающей мощи? Связь, конечно же, осталась — ведь даже простые люди наделены и интуицией, и предвидением… иногда. Зёгэн способен на большее — но все равно это не что иное, как интуиция. Особенно после таких ранений.

Да, и Орлиное Гнездо не сияло белоснежными стенами над тайгой в мире, где Иван простился с родной землей, как думалось, навсегда. Была мечта о Городе, где мелочный быт изничтожен — и открыта дорога к совершенствованию человека. Ну да, коммунистические идеалы — так ведь и не придумало пока что человечество ничего более светлого. Да, была мечта, и были проекты, и серьезные работы в студенческом КБ, и защита диссертаций товарищем Гробовым, и азарт юных романтиков. Выдумка вдруг реализовалась здесь мощными бастионами города-эксперимента, прототипа внеземных поселений будущего. Откуда-то пришли гигантские средства, кто-то поддержал могучим плечом начинание, не сулящее скорых выгод, а сулящее массу новых проблем, не решенных даже на уровне теории. Что ж это за плечо такое, пожалуй, посильнее самого государства?

Но, может, все объясняется временем? Десять лет! Ого, это срок! За десять лет можно воздвигнуть империю и обрушить ее в прах, и еще останется время засеять руины травой. Десять лет иногда — больше эпохи. Но не было ранее такой скорости перемен на родине Ивана, а были столетние, тягучие, цикличные изменения. Не та кровь у сограждан. Может, здесь слишком холодно?

Иван закрыл глаза. Его мир, не его мир… и что? Везде надо жить. А жить получается только так, как умеется. То есть — опять бой против всего мира, и сил хватит лишь на изменение мира вокруг себя… ну и что? Зато здесь жить… перспективно.

Поезд нес Ивана сквозь тайгу к сияющему городу-сказке, и в душе у него теплым светлячком оживала надежда. Кажется, он-таки нашел свое место в мире.

Он открыл глаза, только когда профессионально доброжелательный голос разнесся по всем вагонам:

— Орлиное Гнездо, поспешите с высадкой, стоянка всего десять минут, удачи, дорогие пассажиры…

Поспешить — это нетрудно. У него даже сумки в руках не было.

Доброе утро, мой город! Это я, Дед, не признал?

Но он спит еще, мой город, потому что пять часов утра. Город спит, а я — нет. Тихо чмокает дверь, коридор-аллея встречает прохладой, шелестом листвы и легким ветром. Стен не видно, сплошная ползучая зелень. Дай волю профессору Нецветаеву, и от коридоров останутся тропки, а остальное, даже каменные тротуарные плиты, будут распаханы и засажены. У него, видите ли, великий биологический эксперимент. Хм. Ему не то что дай волю, а просто выкрути одну руку, а не две, и результат будет тот же — тропка в джунглях. Городу безумно повезло на главного озеленителя. Я профессору по-хорошему завидую. Светлая голова, фанатик царства растений. А вот царство людей он терпеть не может, и работать с ним трудно.

Встал я не один. Мой родной командирский корпус уже в деле. Хотя — мы же в деле круглосуточно… Мимо пробегают в тренировочных костюмах здоровенные ребята. Коллеги-командиры из боевых пятерок. А вот и пятерка Кузьмина — особая пятерка. Им в спортзал, на тренировки по боевой подготовке. Их пятерку капитан Кин берет и на настоящие захваты, с перестрелками и поножовщиной. Сам Саша Кузьмин, белокурый атлет, воплощение скандинавского божества, дружелюбно помахал мне рукой. Он знает и помнит и меня, и весь командирский корпус, да и роту курсантов, наверно. Он — настоящий командир, могучий, надежный, невозмутимый и корректный, способный решить любую проблему. Не то, что я.

А что я? Я не молод, под морщинами лица не видать. Низкорослый, слабый, суставы разбиты за десятилетия бессмысленной работы, о которой вспоминать не хочется. У меня слабеют ноги при сильных нагрузках, я теряюсь в критических ситуациях. Я боюсь наглецов и не уверен в себе. И за что меня взяли в командирский корпус? Командиры зовут меня Дедом. Даже те, кто старше меня. Ну и что? Зато — я знаю точно — если меня уберут из корпуса и из города, я умру в тот же день. От тоски. Мой Город. Мой корпус. Они для меня больше, чем жизнь. Моя последняя любовь.