Павел Кузьменко - Система Ада Страница 4

Сам себе все три древнетрагические Парки, он вытягивал, отмерял и отрезал, водя пальцем по крупномасштабной карте. Рябченко, говоришь, Вася? В турпоходы, говоришь, ходил? Разведчиком будешь, следопытом. Вот сюда пойдешь, в Ачхой-Мартан. Вот на этой параллели заляжешь за бел-горюч камень и будешь смотреть в бинокль - сколько у супостата вооружения, бронетехники и личного состава. До ста считать умеешь? Хорошо. Больше тебе не понадобится, потому что тебя убьют. Ты заснешь, мудило, потому что не выспался, подойдет сзади старый чечен Шамиль, скажет: "Э, шайтан-ачхой-мартан, зачем мне этого рыжего в плен брать?" И зарубит тебя старинным кинжалом.

А ты кто? Равилька? Ну тебя я, как татарина, посажу в БТР механиком-водителем. Будешь ехать по дороге - дурной башка высунешь в дырка, туда-сюда дурной башка вертишь, все видишь, кроме собачьей конуры в Гудермесе, где хитрый чечен Шамиль на цепи засел с гранатометом. Он как прищурит карее око, как шарахнет прямо в твоя дурной башка.

Примите, товарищ Кашафутдинов мои соболезнования. От сложной политической обстановки и oт меня лично.

А ты, значит, Савельев? Хотел за компьютером отсидеться? Отсидишься мне. За мешком с песком отсидишься, на блокпосту. Никакой электроники, никакой автоматики, кроме "Калашникова", не получишь. Будешь своими глазками следить, чтоб ни одна муха, ни одна сволочь не проскочила, скажем, возле этой хренотени, Ножай-Юрт называется. Что-то с ножами связано? Вот-вот, особенно за холодным оружием следи. В каждую машину заглядывай. А когда ты нагнешься в очередной багажник, подставясь, как пи-дор неприкрытой бронежилетом частью, тут-то тебя и завалит дерзкий чечен Шамиль из автоматического оружия системы "Дудашников".

Четверо судьбоборцев уже разогрелись, развеселились, про сон забыли. Даже прижимистый Рябченко махнул рукой и добавил в руку Савельева десять тысяч. Тот пошел за новым "Белым орлом". Катя уже тихо спала на лавочке, ласково обняв чей-то толстый рюкзак.

А кто у нас остался? Некий Шмидт? - тем временем почесывал порочную лысину военный у истоков поэтической реки Арбат. - Некий Шмидт. Артист. Ты мне особенно дорог,, потому что твое невыехавшее, некрещеное мясо мне почему-то особенно вкусно. Для тебя мы придумаем что-то особенное. Чтобы водка у тебя в горле комом встала.

Ты поедешь на неокровавленные с 1919 года берега реки Обь. Давно пора окровавить. Там разыграется великая распря между хантами и мансями. Потому что в Хантыйск водку завезут, а в Мансийск забудут. Ханты будут дразнить соседей с берега Оби: у, дураки трезвые! Те обидятся и откроют огонь из обоих стволов. Ты приедешь туда миротворцем, щенок, юнец самоуверенный. И получишь гарпуном с костяным наконечником прямо в горло! И брызнет кровь с высоким содержанием алкоголя! Ох-хо-хо-хо-хо-хо!

"Белый орел" с этикетки смотрел направо, как гордая американская птица, а не направо и налево, как хищный российский приспособленец. Саша весело свернул желтенькую головку, и жидкость приятно забулькала в кружки.

- Мужики, ну мы совсем разошлись, - пробормотал Василий. - Давайте оставим. Всю не будем.

- Конечно! - кивнул Савельев.

- Вась, ну чего тут пить? Сейчас уже скоро электричка. Отоспимся еще.

- Конечно! - снова кивнул Савельев. А ты будешь вдовой, удовлетворенно кивнул высокозвездный чин, бодрствовавший в министерстве. Катерина Зотова, вдова. А? Как звучит!

Вася Рябченко шлепнул королем, который был совершенно не предусмотрен планом Миши, и улыбнулся в редкую бороденку.

- Ну ты говнюк рыжий! - воскликнул Шмидт с досады. - Я тебя убью, - и шлепнул козырным тузом.

Пробило четыре с чем-то. Пятеро беглецов, поеживаясь от утреннего неприятного холода, выпуская из губ едва заметные, точно духовные сущности, облачка углекислого газа, вышли на перрон. Хриплый диктор объявил, что первая электричка - на четыре с чем-то до Ожерелья - отправляется.

- А билеты? - спросила законопослушная Катя.

- Ну мать, ну ты сама представь, - урезонил ее Саша, - ты работаешь контролером. И ты встаешь в четыре утра, чтобы ловить таких придурков?

- Нет, я не встану, - зевнула Катя.

- Ребята, - тоже зевнул Равиль и вдруг выдал некую мудрость. - Мы теперь со всеми государственными структурами вроде бы в ссоре, в конфликте?

Они поспешили забиться в неуютный, холодный вагон, выбрали купейку с целыми, непорезанными, неоторванными сиденьями, покидали на пол рюкзаки и, не сговариваясь, заснули.

Электричка неторопливо несла их к месту схоронения. Колеса под вагоном отбивали свой жизнерадостный ритм. За темным окном уносились спящие дома Москвы, гаражи, сараюшки. У шлагбаума урчали моторами рабочие грузовики и калымящие легковушки.

Ребята спали, и в снах оставляемый ими верхний мир не представлял из себя ничего необычного, даже ничего особенно дорогого, ценного - холодная Москва позднего октября.

Первая электричка была со всеми остановками.

Двери хлопали на платформах, впуская и выпуская немногочисленных пассажиров.

По вагону прошли три милиционера.

-Чокнутые какие-то, - кивнул один из них в сторону ребят. - Куда это в такую погоду? Может, проверим?

- Делать тебе нечего, - резонно заметил другой. Третий вообще ничего не сказал, так как его тошнило после вчерашнего, и он только позавидовал этим молодым людям, которые могут себе позволить вот так ехать и спать, а не сочетать с движением поезда еще обязанности ходить, бдить, служить и прочее.

Миша Шмидт поднял голову, почесал лоб, посмотрел на часы с календариком: "5:12. 29.10.1995". За окном - стынь, дрянь, мокрянь, Михнево какое-то. Можно спать дальше.

Консервная банка в его рюкзаке неприятно давила на сердце, давая о себе знать неудобством через много слоев ткани. И снилось под стук колес, что он едет на поезде метро. Вдруг остановка посреди тоннеля, и гаснет свет. Снова, как в тех кошмарах, тьма - страшная, давящая, липкая, словно в желудке у чудовища.

Мелькнула даже странная мысль - сейчас выберусь из этого тоннеля - и сразу к психиатру.

- Что это со мной, доктор? Мне все время снится темнота. Разве темнота может сниться?

- Может, друг мой, может. Это медицине известно. Называется "черная горячкам. Такое бывает в случаях редкостного невезения.

Миша встал и, пошатываясь, пошел по вагону, выставив перед собой руки. Где-то на той стене должна быть кнопка экстренной связи с машинистом. Безобразие какое - метро дорожает, а поезда вдруг останавливаются посреди тоннеля. Он протянул руку, но вместо гладкой кнопки нащупал шершавую неровную каменную стену. По стене сочилась вода. Пахло сыростью и давней гнилью. Никаких поручней, сидений, кнопок, дверей...

Где он? А где провода? Смертельно опасный высоковольтный контактный рельс? Миша осторожно шагнул вперед, держась за стену дикого камня. Тишина. И вместо ритмичного стука колес в ушах только ритм тревожно отбивающего удары сердца.