Томас Диш - Сто две водородные бомбы Страница 4

С неохотой Чарли взял карты. Линда свернулась клубочком в его сознании.

— Научи меня играть, — попросила она.

Он взбодрился.

Грист сдал ему группу и пару.

— Играем на деньги, — предложил Чарли.

— С удовольствием, — ответил Грист.

Он рассмеялся. «Маленький хищник», — подумал он. Пока Чарли сидел в прострации, ослепленный своей любовью, сержант зарядил колоду и теперь имел в руке четырех тузов.

К тому времени, когда лайнер опустился на поле Гранд-Централа, Чарли с помощью Линды потерял четыреста тридцать долларов: двести пятьдесят в первой сдаче, остальные потом по мелочи.

— Мне очень жаль, что я не могу оплатить проигрыш немедленно, — гордо заявил он, расстегивая ремни безопасности. — У меня при себе всего десять долларов. Но если вы поверите в долг, я непременно…

— Это не срочно. Когда-нибудь оплатите. И, черт возьми, возможно, я их вам верну обратно.

— Так было бы лучше всего! — раздался голос в проходе.

Пожилая женщина, которой принадлежал голос, уклонилась от вопросительного взгляда Гриста, словно боясь замараться, и сжала руку Линды.

— Моя тетя Виктория, — объяснила девочка. — Она видела, как вы играете в покер, и полагаю, слышала ваш разговор о деньгах.

— Она мне не нравится.

Грист поработал локтями, чтобы опередить старую женщину, и протолкнул Чарли к выходу. У подножия трапа их встречала мисс Эплтон в совершенно штатском виде: сквозь тонкую вуаль розовой кисеи проглядывала розовая же кожа. Пышные рыжие волосы поддерживались ободком из зеленого бархата, усыпанным камнями блекло-желтого цвета, похожими на оливин. Увидев ее, Чарли почувствовал облегчение.

— Вы последние. Все остальные уже ждут, чтобы вас поприветствовать.

— Разве вы не говорили, что будут фотографы, телевидение и все такое прочее? — возмутился Грист. — Я здесь исключительно ради рекламы лагеря Оверкиль.

— Ах, да, — ответила рассеянно мисс Эплтон. — Но это нелегко устроить: военное время и так далее… и вы прибыли столь поздно… Линда! Радость моя!

Тетушка Виктория, похожая в этом отношении на Гриста, ни на минуту не могла забыть о своих обязанностях.

— Дорогая мисс Эплтон! Какое очаровательное платье!

Ни одной фразы она не произносила без того, чтобы не создалось впечатление, что она сама придумала, по крайней мере, одно слово из нее.

— Вы знакомы?

Грист и тетушка Виктория хмуро поглядели друг на друга.

— С кем? — спросила тетушка Виктория.

Завершив представления, мисс Эплтон повела их к лифту, связывающему открытую посадочную площадку с подземными переходами. На поверхности острова дорог почти не было. Пространство полностью отводилось под сельскохозяйственные культуры. Все известные виды фруктов и овощей выращивались на гидропонных фермах, созданных в развалинах, оставшихся после взрывов de la fin de siècle[2], и каждый месяц к уже имеющимся добавлялись новые мутации, превосходные по своей питательной ценности и вкусовым качествам. Никакая другая область Северной Америки не подверглась такой интенсивной бомбардировке во время краткого политического кризиса конца прошлого века, и Новый Нью-Йорк сделался основным сельскохозяйственным центром континента, несмотря на свое периферическое расположение.

Здание Эмпайр Стейт Билдинг, которое каким-то чудом уцелело, всегда находилось в руках различных частных обществ, и площадки панорамного обзора, как и век назад, все еще являлись местами наибольшего посещения туристами. Его популярность только возросла, потому что теперь оно было еще и самым старинным зданием острова. Остальная часть Манхэттена принадлежала исключительно федеральному правительству, устроившему там свой гидропонный комплекс.

Поднявшись на поверхность на 43-ей Улице (зона вокруг Эмпайр Стейт Билдинг сохранила старые названия, несмотря на то что все улицы, за исключением Бродвея, можно было уже стереть с карт), они оказались в Эмпайр Стейт Парке, где мутировавшие виды растений, составляющие гордость города, были представлены почти в естественном виде. Побеги гигантского горошка обвивали стволы тридцатиметровых дубов, достигших своей высоты за четыре года ускоренного роста. Газоны, покрытые густым и жестким мхом, простирались до Ист-Ривер, где вдоль берега виднелись кувшинки, с построенными на них резиденциями наиболее важных членов правительства. Вся ночная жизнь была перенесена на другой берег Гудзона.

Чарли и Линда мало внимания уделили парку. Сосредоточившись на самом здании, они пытались понять источник происхождения почти оглушающего приема, оказанного им серым монолитом… словно Эверест их приветствовал.

Мисс Эплтон заметила растерянность детей.

— Именно здесь вы будете жить во время вашего пребывания. Остальные дети находятся на площадке панорамного обзора. Вы можете различить их головы, выглядывающие из-за парапета… там наверху.

Они подняли лица и разглядели самих себя с высоты благодаря посредничеству двух сотен других глаз, и увидели взбегающие параболы контуров здания, уводящие взгляды в бесконечную перспективу пространства.

Чарли нащупал руку Линды, и их объединенное сознание ответило на грандиозное приветствие Эвереста.

Их комнаты располагались на первом этаже. Тетушка Виктория была шокирована, узнав, что номер, который занимали они с Линдой, сообщается (через ванную), с номером, отведенным Гристу и Чарли. Она немедленно уведомила об этом мисс Эплтон, но та заявила, что делает все возможное, и откланялась.

Вечером взрослые должны были отправиться осматривать листья кувшинок на Гудзоне и затем пойти на оперетту. Для детей же устраивался праздник на 86-ом этаже небоскреба. Даже сейчас в своих смежных комнатах Чарли и Линда могли воспринимать шепот и переплетение мыслей других. А не получится ли так, что мощное поле стольких сознаний поглотит их безмерную любовь? Чарли испытывал беспокойство, но Линду это не занимало. Предстоящий праздничный вечер станет для нее тем балом, о котором она мечтала всю жизнь.

Распаковывая вещи и переодеваясь, Чарли и Линда, проникнув за тонкий барьер, бродили по зачарованному лесу сознаний друг друга. Этот барьер, разделяющий их, не являлся элементом конструкции здания.

Чарли хотелось узнать побольше о тетушке Виктории. Он был частично солидарен с Гристом в инстинктивной неприязни к старой даме и не мог понять (хотя и разделял) чувство снисходительной любви Линды. Все представленное Линдой в защиту своей тети… ее непреклонность в вопросах морали, правдивость из-за страха перед Богом, даже пацифизм… увеличивало его отвращение к ней. Она напомнила ему медсестру из приюта, мисс Банкл — такая же суровая и ограниченная.