Анатолий Малышев - Загадка Идола Страница 4

- Здравствуйте! - сказал Никифор Антонович, неуверенно пожав протянутую ладонь. - Мне хотелось бы увидеть Павла Игнатьевича Введенского. - Профессор помнил худенького юношу в очках, с которым расстался лет пять назад.

- Это я! Я и есть! Не узнали, Никифор Антонович?

* Интрузив - магматическая порода, застывшая на глубине.

радостно засмеялся рыжебородый. - Я так вас жду! А ты, Вероника, почему здесь? Кто тебе разрешил?

- Веронику-то я взял сюда, - делая ударение на слове "я", сказал профессор. - Так что вы не ругайте ее. И образцы все мы оформили...

До позднего вечера не утихало возбуждение в лагере.

Разбирали почту, продукты, снаряжение...

Введенский геолога и Никифора Антоновича устроил в своей палатке, а потом, при тусклом освещении свечей, волнуясь, показывал свои находки. Глиняные сосуды и фигурки, каменные и стеклянные бусы, фарфоровые тарелочки. Все это настолько было не похоже на двадцатый век до нашей эры, настолько смахивало на мистификацию, что Никифор Антонович наконец не выдержал.

- Увольте, Павел Игнатьевич, увольте! - чуть не взмолился он. - Завтра мы начнем с террас. Лев Николаевич - опытный специалист. Определим возраст террас, а уж потом будем разбираться, что к чему и как отнестись к вашим фарфоровым тарелочкам. Вы куда поместили Веронику Павловну? - как будто некстати закончил он. Введенский даже поразился этому вопросу.

- К поварихе, Никифор Антонович! Лучшего места у нас здесь нет. Только зря вы ее взяли: ведь девчонка! Опыта нет, толку никакого!

- Как сказать! Я верю в непредвзятость свежего взгляда. Никифор Антонович говорил, как будто размышляя вслух, вновь он ощущал внутреннее давление и чей-то мысленный приказ; наваждение не проходило, но он уже утратил оценку степени его воздействия.

Утром Никифор Антонович, Лев Николаевич, Вероника и Введенский объезжали террасы.

Ветер вздымал белую озерную пыль.

Черные горные галки носились над ними,- с высоты раздавался их отрывистый крик.

Лев Николаевич все туже надвигал на лоб свою тесную фуражку, понукал ленивого мерина. Часто останавливался, разворачиваясь спиной к ветру, чертил на миллиметровке схему расположения террас.

Вечером, когда вернулись в лагерь, Лев Николаевич снял фуражку и смущенно потер рубец на лбу:

- Получается очень непонятная картина. Дело в том, что Павел Игнатьевич не совсем прав. По моим предварительным данным возраст этой террасы, - геолог показал вверх, на захоронения, где днем велись работы, - тридцать пятый век до нашей эры. Повторяю, это предварительные данные. Возможно, что эти террасы еще древнее. Завтра я начну составлять глазомерный план всего террасированного ложа этой долины. Только после этого, точнейшим образом, с ошибкой плюс-минус пять веков, мы сможем узнать возраст террасы с могильниками.

- Плюс-минус пять веков? - удивилась Вероника. - Вы называете это: "точнейшим образом"?

- Точнейшим, - доброжелательно подтвердил геолог. - Ведь у нас в геологии иные масштабы. Наша ошибка в тысячу лет будет соответствовать бытовой ошибке в одну секунду на ваших часах. Значит, ваша ошибка на семнадцать минут выразится на геологических часах ошибкой примерно около миллиона лет. Согласитесь, что в работах, не требующих предельной точности, это небольшая ошибка. Правда, такие ошибки допустимы у нас в определении возраста пород трехсот-семисотмиллионолетней давности, тут они могут достигать плюс-минус десяти-пятнадцати миллионов лет.

Как видите, все относительно. И в Лилипутии и в Бробдингнеге Гулливер был одинаковым, менялись только масштабы, в которых он жил! Но вот возраст таких молодых отложений, как эти террасы - какие-то десятки тысяч лет! - геология дает с наибольшей точностью. Отклонения составляют всего лишь навсего какие-то пятьсот - тысячу лет!

- Такая точность нашей геологии восторга не вызывает, иронически заметила Вероника.

УЛЫБКА ИДОЛА

Летние сумерки в горах очень долги: солнце давно зашло, а вершины еще освещены. Воздух как будто постепенно сгущается, становясь прохладным; тускнеют на снежных вершинах отблески зашедшего солнца, звонче гремит каменное ложе реки, уносящей свои воды в Таримское плато.

Вечерами все собирались у костра. Никифор Антонович уходил в палатку раньше всех.

Ежедневно возвещая с кафедры студентам прописные истины археологии, он подчеркивал, что археология, как ни одна другая наука, требует кропотливости, трудолюбия, чуткого терпения рук. Руки при раскопках - это единственный тончайший инструмент археолога на самой важнейшей - последней - стадии изысканий. Никакие современные приборы не смогут заменить ощущения кончиков пальцев. Конечно, потом совершенно необходимо знание фактического материала и умение им пользоваться и сопоставлять.

"Но здесь, на каиндинских раскопках, - думал Никифор Антонович, - что могут значить все мои знания? Весь опыт, накопленный наукой о тысячелетних цивилизациях, рожденных, долго живших и погибших? Этот опыт, заключенный в многотомных монографиях, трактатах, диссертациях, - непреложно утверждает, что таких древних захоронений с высокой культурой, как каиндинское, не может быть.

Тактичный Лев Николаевич! Он как будто извинялся за возраст террас. Значит, они могут быть еще древнее. Сущая абракадабра! Может быть, это памятники внеземной цивилизации? Но тогда почему их не обнаружили здесь недавно побывавшие экспедиции Боргезе, Мерцбахера, Яковлева? В их отчетах нет ни слова о каиндинских идолах.

И вот он уже больше недели на раскопках могильников, возраст которых противоречит всей истории существования человечества".

- Никифор Антонович! - услышал он осторожный шепот у полога палатки.

- Входите! - ответил профессор и услышал тонкие, жалобные, как у котенка, всхлипывания.

Плакала Вероника.

- Что случилось? - он нащупал в темноте ее руку и ощутил внезапный прилив нежности к девушке. Ему захотелось успокоить ее, рассказать, как сестре в детстве, поучительные сказки о путешествиях Синдбада-Морехода, о таинственной жизни океанических глубин, о блеске драгоценных, возвращающих старцу радость жизни, камней.

- Ну, что произошло?

В темноте было слышно, как Вероника вытерла слезы.

- Спасибо, Никифор Антонович! - сказала она дрожащим голосом. - Я себя странно почувствовала: как будто ваши мысли передавались мне без слов. Спасибо за добрые мысли. Теперь мне как-то легче рассказать о том, что я видела.

- Что вы видели, Вероника? - спросил он, ласково гладя ее волосы. Ему сразу показалось, что Вероника стремилась на раскопки из-за Павла Игнатьевича. Она ожидала, что Павел Игнатьевич встретит ее с радостью, а получился - выговор. Встреча вышла холодная и сухая. Древняя история! Ему все это было известно, разве не об этом говорила каждая страница пыльных древних рукописей, отражающих давнопрошедшее биение подобной жизни, подобных страданий?