Джудит Меррил - Сквозь гордость, тоску и утраты Страница 4

Он встал, чтобы поискать кого-нибудь, кто может все объяснить. И вспомнил слова, которые сейчас сказал врач-психиатр. Вспомнил нотку сомнения в его голосе, когда он говорил, что Сью... Если сейчас Уилл начнет спрашивать и обнаружится, что он не знал...

Он обязан был знать.

Не пропустили? Почему? Что с ней?

"Осел! Какой же я осел, - думал он. - Что я наделал!"

"Я люблю тебя, Уилл", - сказала она. А он кричал на нее. Может быть, он еще сумеет повидать ее. Может быть, она все-таки осталась. Кто-то должен это знать!

и вихре звезд

иль на нашей планете...

Стрелки часов сливались в полосы, а цифры казались звездами, и она никак не могла понять, который час. Она не знала, сколько еще осталось ждать. Стараясь не скрипеть, она повернулась на узкой складной койке. Лежать было невмоготу.

Впрочем, если она сейчас выйдет и будет одной из первых, она сможет подойти прямо к проходу. Она знает, где они пойдут. И тогда она будет очень близко к нему, почти может прикоснуться, когда он пройдет мимо.

Еще час до рассвета. Хотя, видимо, не одна она подумала об этом.

В кафетерии уже горел свет, и посетители торопливо пили кофе. Она пришла вовремя. Встала в толпу ожидающих и начала, как могла, протискиваться вперед. К тому времени, когда показался оркестр и музыканты принялись настраивать инструменты, она стояла у самого прохода. Оркестр заиграл, и с ней чуть не случилась истерика. Все вокруг начали петь.

Она тоже запела.

Скажи мне: я вижу

в пришедшем рассвете...

Только пока еще не было настоящего рассвета. Солнце еще не взошло. Как только оно покажется, огромный корабль исчезнет. Он будет наполнен людьми, и среди них - Уилл. Он также станет частицей того человеческого самопожертвования, которое утолит голод дракона и заставит его улететь.

А вот и жрецы, пасущие это стадо жертв. Жрецы в обыкновенных костюмах: президенты компаний, ученые, газетчики.

Прямо за ними двигались их пленники. Пять сотен голов, пятьсот пар рук и ног. Настолько одинаковые в своих белых комбинезонах, что не различить.

Один из них что-то сказал. Его имя было Уилл. Он заметил ее. Он сказал...

"Он ничего не знает. Он ненавидит меня. Он думает..." Она не могла вспомнить, что же такое он думает. Что-то очень плохое. Ужасное. Ведь она хотела рассказать ему. Объяснить. Сделать, чтобы все было понятно.

"Что же он мне сказал? Что он проговорил, когда проходил мимо?"

Она закрыла глаза и стала вспоминать его лицо, движения губ, стараясь не слышать ни шума вокруг, ни оркестра, ничего. Стараясь не отвлекаться. Она должна узнать по его губам, что он сказал. Она же знает их малейшие движения, все вместе и каждое в отдельности.

Первое слово было "малыш". Второе - "люблю". Но этого не могло быть! Он ее ненавидит. Она неправильно соединила произнесенные им звуки.

Заголосила сирена, и воздух наполнился грохотом. И люди закричали:

- Назад!

- Что вы делаете! Назад!

- Взрыв... нуль... назад!

Ее хватали за ноги, сжимали руки, но не могли удержать. Она освободилась. Побежала вперед. Быстрее, быстрее, чтобы ее не догнали.

Но уже никто не пытался ее догнать. Она должна была сделать так, чтобы он узнал. И узнать самой. Что он сказал... она сказала... можно сказать... нужно сказать.

- Малыш... люблю...

- Я люблю тебя, Уилл, - прошептала она, когда взрыв потряс воздух и бетон содрогнулся под ногами, возвещая о прощальном прыжке дракона. Затем пламя омыло ее и бросило на дрожащую землю. Она лежала ничком, устремив взгляд в сторону Уилла, который сейчас, несомненно, мог видеть ее сквозь пламя, на котором стоял.

И последней мыслью была счастливая уверенность: ему скажут. Он узнает.

И последнее, что она еще услышала, были слова, заканчивающие песню:

Свободных и храбрых знамя...