Александр Силецкий - Глиняные годы Страница 4

Брюнет с сожалением посмотрел на Глеба:

- З д е с ь  все кончается. Дальше отступать некуда. Или у вас припасены другие варианты?

- Когда наконец чувствуешь, что можно быть самим собой, действительно - это предел. Какие еще варианты? Если бы только не здесь...

- Еще бы! Кристофер Марло знает, что говорит, - самодовольно ухмыльнулся брюнет, но, оглянувшись, тотчас приложил палец к губам. Тс-с-с... Доктор идет!.. А вот тогда - да! - неожиданно громко и решительно заявил он. - Тройка, семерка, туз - шведская миловидность. В противном случае - инсулин! - Он весь как-то поник и медленно пошел прочь. Но напоследок, через плечо, все же успел бросить: - Возьмите меня в труппу, а, мистер Шекспир?

- Итак, я свободен, Билли, - весело проговорил врач. - Займемся вашим театром?

- Было бы неплохо... Я тут и сам без дела не сижу. Один уже просился в труппу.

- Кто?

- Да вот...

Глеб взглядом указал на удаляющуюся фигуру.

- А, это наш новый пациент... Безобидное создание. Вы только подумайте, Билли, он разыгрывает болезнь, которой у него вовсе нет. А лечить-то его надо, правда, совсем от другого. Возомнил, что он Кристофер Марло!.. Пора, говорит, взять верх над Шекспиром - потому-то я и здесь. Каково?

- Придворный трагик, - улыбнулся Глеб. - Не это ли залог скорейшего забвенья?!

- Его, однако, не забыли...

- У Истории свои причуды. Но он попросился в мою труппу! Разве он тем самым не признал моего превосходства?

- А вы тщеславны, Билли. Знаете, он тут как-то - да-да, едва только поступил, вчера! - заметил: позвольте мне сыграть в любой шекспировской пьесе - и я наполню свою роль таким смыслом, какой Шекспиру и не снился. Хоть я и не актер. Но я зато - Кристофер Марло!

- Похоже на него. Что ж, я найду ему место в новой пьесе. Да я и сам сыграю в ней... Посмотрим, какой смысл он вдохнет в свою роль.

- А что за роль, если не секрет?

- Он сыграет самого себя. Каким он был всегда. И будет жалок, уж поверьте.

- По-моему, вы хватаете через край. Между нами, он даже обрадовался, когда узнал, что вы - здесь.

- Серьезно? Вот чудак! Нет, я обязательно дам ему роль. Пьеса почти готова...

- Как называется?

- Пока не знаю... Да и не название решает дело, нет! Оно рождается в последнее мгновение, чтоб как-то зрителя привлечь, а в сущности... Короче, это будет хроника. Последняя в моей жизни...

- Неужели?

- Да. Я, правда, не уверен - лучшая ли... Впрочем, автор судит обо всем предвзято...

- Шекспиру не дано писать плохо, - моментально отпарировал врач.

Глеб только грустно посмотрел на него и, нахмурясь, отвернулся.

"Что-то с ним творится, - озабоченно подумал врач. - Он изменился. Когда его привезли, он был вне себя от ярости, казалось, он способен разнести все в щепы... А теперь? Он здесь всего третьи сутки. И уже сегодня он совсем другой... Тихий, подавленный человек... Как это он сказал на утренней беседе? Да!.. "Что бы вы подумали о человеке, который бежал с целью стать победителем, заранее предполагая, что победителя ждет беда?" Я ему ответил что-то вроде: "Не беспокойтесь, Билли, здесь мы вас в обиду не дадим..." Пустые слова! Неужто он вдруг осознал всю нелепость своих прежних поступков? Что же получается: безумец, понимающий, что он безумен? Парадокс! Невозможный парадокс! Но почему он с такой радостью ухватился за эту идею учредить в больнице театр? Даже с истовой готовностью... Выходит, он все-таки верит в свое мифическое "Я"?! И одновременно отвергает... Нет-нет, конечно, все не так. Все во сто крат сложнее. Внешне он смирился, да, сломался, но - внутри... Как, от чего его лечить? Как понять этого безумца, который умеет держать себя в руках? Если не Шекспир, то кто? Если не Глеб Сысоев, то кто же, наконец?!"

И тут врач с ужасом обнаружил, что, задумавшись, произнес последние фразы вслух. Правда, тихо, очень тихо, но пациент услышал.

- Прекрасно, доктор! - воскликнул Глеб, дружески похлопав врача по плечу. - Вы начинаете сомневаться! Вы далеко пойдете.

- Не понимаю.

- О, это большой профан в своем деле. Увидете, и года не пройдет, как вся Европа будет трепетать от одного лишь имени его! - рассмеялся Глеб. Это я о себе. Я был профаном и, как любой профан, не сомневался. И в результате - встретил вас... Вам моя участь не грозит.

- Билли! - укоризненно сказал врач.

- А что - Билли?.. Пускаться во все тяжкие словесного жонглерства это глупо. Не выяснишь ничего и не поймешь. Что - Билли?! Слова, слова, слова... Воистину!

- Билли, - сказал врач примирительно, - сколько человек вам нужно?

- Человек пятьдесят, не меньше, - ответил Глеб. И совсем тихо добавил: - Труппе хватило бы и одного актера. Но что делать, если в пьесе так много уродов?!

- Что вы сказали? - не расслышал врач.

- Нет, ничего. Я просто уточнял. Для себя.

Со времени своего последнего визита она, кажется, немного успокоилась, хотя все внешне, только внешне - неужто и тут игра? Смирилась ли на самом деле или только сумела взять себя в руки, надевши маску напускного равнодушия и непробиваемой чопорности?

Врач этого не знал и никак не мог уловить, что же кроется за бесстрастными интонациями ее голоса и скупыми, будто заранее отрепетированными жестами. Это раздражало и вместе с тем сковывало родственники больных всегда становились отчасти как бы тоже его пациентами, а тут он ничего не мог понять.

- Ваш муж вполне освоился. Больные ему доверяют, относятся весьма почтительно, как к настоящему Шекспиру. К гению, если хотите...

- Видимо, он просто утешился тем, что хоть безумные сумели распознать истину.

- Как вы сказали? - врач недоуменно вскинул брови. - Истину? Но ведь это - фарс, игра!

- Все игра, - сухо возразила женщина.

- Вы повторяете слова своего мужа! Вы меня ставите в тупик. Впрочем... Все скоро разрешится. Актеры набраны, роли распределены, премьера - завтра.

- А пьеса?

- Что - пьеса? Ах, да... Он не дает читать. Мечтает доказать, что называется, на деле...

- Доктор... - она запнулась и губы ее предательски дрогнули. Доктор, отмените спектакль.

- Но почему?

- Пожалуйста, - она умоляюще смотрела на него.

- Нет, я решительно ничего не понимаю! Ведь все уже готово! Оговорено, продумано... Теперь я не имею права вмешиваться, иначе весь эксперимент... К тому же, не забудьте, в спектакле заняты другие пациенты.

- Все готово, - едва слышно повторила она. - В последнем письме он говорил, что собирается бежать... Назад, к мученьям, к горю - навсегда... Это ужасно!

- Он болен! - сердито сказал врач. - Поймите ж, наконец! Запомните: чтобы ваш муж стал здоровым, н о р м а л ь н ы м, - премьера должна состояться! В этом смысл всей затеи.

- Как угодно, доктор... Но я боюсь!

- Чего? Куда он денется? Его больное воображение... Ах! - Врач безнадежно махнул рукой. - Письмо у вас? Как он переправил его? Хотя теперь это неважно.