Кир Булычев - Нужна свободная планета (сборник) Страница 40

Коммерческий магазин образца 1948 года располагался на Пушкинской в старом особняке сосланного в Гусляр польского конфедерата пана Игнация Зомбковского. Теперь в помещении магазина устроили станцию юных авиамоделистов.

Во второй половине дня, когда авиамоделисты разошлись по домам, к дверям особняка подошли экспериментаторы. Они споро прикрепили ко входу металлическую ленту машины времени. Так что теперь прошедший сквозь дверь немедленно оказывался в коммерческом магазине №1 города Великий Гусляр в июле 1948 года.

Сделано так было потому, что Минц не мог допустить, дабы целый отряд наших современниц носился в поисках дефицита по улицам прошлого. Это неизбежно вызвало бы подозрения и скандал. Теперь же Минц запускал дам в магазин, минуя улицу. И можно было надеяться, что такой рейд не успеет привести к скандалу.

Все было готово. Женщины, числом восемь человек, с сумками в руках, перешептывались, волновались. Минц раздал им по сто рублей и сказал:

– Вести себя прилично, не ронять достоинства советского человека. Взяла, выходи, уступай очередь следующей.

По знаку Минца первой вошла в магазин Антонина. На улице было тихо. Из соседнего дома вышла любопытствующая старушка. Ложкина отрядили отвлечь ее и увести из зоны.

Время шло. По расчетам Минца, покупки должны были занять пять минут. Но и через десять Антонина не появилась. Минц и Грубин не беспокоились, они понимали, что Антонина так просто из магазина не уйдет. Но женщины с каждой минутой переживали все более, опасаясь, что Антонина купит слишком много и остальным не хватит.

И когда прошло пятнадцать минут, произошел неожиданный бунт.

С криком: «Мы не можем больше ждать!» – жены, сестры и матери смели Минца, сторожившего вход, и, сшибая друг дружку, пробились в дверь. Оказавшись в проеме, они исчезали. И когда исчезла последняя, старуха Ложкина, наступила трагическая тишина.

– Что делать? – спросил Удалов.

– А ничего, – ответил легкомысленный Грубин. – Купят, вернутся. Много денег вы им дали, Лев Христофорович. Раньше чем через полчаса ждать их не следует.

Грубин оказался прав. Наступила долгая пауза. И тянулась она более двадцати минут.

По истечении этого времени в проеме двери возник плотный молодой человек в военной форме с лейтенантскими погонами и в фуражке с бирюзовым околышем.

Он окинул наших современников грозным взглядом и спросил:

– Минц Лев Христофорович присутствует?

– Это я, – признался профессор.

– Оставаться на месте, – приказал лейтенант и тут же исчез снова.

Через минуту в проеме двери появился письменный стол. На нем стоял стул. Лейтенант двигался сзади стола, подталкивая его.

Затем лейтенант установил стул возле двери, уселся на него и сказал:

– Плохо ваше дело, гражданин Минц.

– Объясните! – воскликнул Минц. – Я ничего не понимаю.

– Вы признаетесь в организации антисоветского заговора? – спросил лейтенант. – Все ваши сообщницы уже признались.

Удалов ахнул. Он догадался, что Ксения попала в беду.

– В чем вы меня обвиняете? – произнес Минц дрогнувшим голосом.

Откуда-то лейтенант извлек папку с надписью «Дело №2451». Раскрыл ее.

– В обвинительном заключении говорится, – прочел он. – Отправив в город Великий Гусляр диверсионную группу в составе восьми человек, гражданин Минц Л.Х. поручил диверсанткам под видом приезжих покупательниц икры отравить руководство города, а также взорвать мост через реку Гусь.

– Это чепуха! – возмутился Минц.

– Они признались, – кратко и даже печально отозвался лейтенант. – Здесь есть все их показания.

– Отпустите их, немедленно! – воскликнул Минц. – Они ни в чем не виноваты.

– Значит, признаете? – губы лейтенанта тронула улыбка.

– Я признаюсь в чем угодно, – сказал Минц. – Вам все равно не понять.

– Следуйте за мной! – приказал лейтенант. – Заодно возьмите стол.

– Не ходи! – закричал Удалов. – Они не выпустят.

– Дело не во мне, – объяснил Минц. – Я отправил наших женщин в прошлое. Я несу за это ответственность.

– Но он же их не отпустит, – вмешался Грубин. – Они же с тобой по одному делу проходят.

– Разумеется, – сказал лейтенант. – Чрезвычайная тройка скажет свое слово. Если диверсантки не виновны, они вернутся к вам. Но если… – И с улыбкой лейтенант приложил ко лбу палец и щелкнул языком.

Удалов пошатнулся от ужаса.

– Прощайте, товарищи, – сказал Минц Удалову и Грубину и сделал шаг к двери.

И тут они услышали голос Ложкина, который вернулся к двери.

– Что тут происходит? – спросил он.

– Вы, гражданин, проходите, не задерживайтесь, – приказал лейтенант. – А то тоже попадетесь.

– Постой, постой, – проговорил Ложкин.

– Они арестовали наших женщин, – сообщил Удалов. – И теперь Минц идет жертвовать собой.

– Никуда он не идет, – не согласился Ложкин.

– С дороги! – прикрикнул на старика лейтенант.

А тот произнес:

– Узнаю, узнаю тебя, Коля.

– Что такое? Мы незнакомы.

– Мы еще как знакомы, – сказал Ложкин. – Был у меня в молодости эпизод. Демобилизовавшись, я прослужил некоторое время в органах. Знакомьтесь!

И тут все поняли, что лейтенант и есть Николай Ложкин, только сильно помолодевший.

– Не верю, – сказал лейтенант.

– Придется поверить. – Ложкин достал паспорт и протянул самому себе.

Лейтенант раскрыл паспорт, долго изучал фотографию, посмотрел на старика Ложкина. Закрыл паспорт.

– Черт знает что, – сказал он наконец, и что-то человеческое промелькнуло в его глазах.

– Так что, Коля, – заключил старик Ложкин, – я твое будущее. Пенсионер районного масштаба. Честный, уважаемый человек.

– Ты тоже заговорщик! – сказал лейтенант неуверенно. – Тебя тоже к стенке нужно.

– А Верку уже бросил или еще живешь с ней? – спросил старик Ложкин.

– Я ничего не знаю!

– Верку Рабинович, свою тайную любовь, дочку репрессированного врага народа, бросил, спрашиваю? Я себе этого до сих пор простить не могу. Своей трусости.

Друзья смотрели на старика Ложкина в изумлении.

Знали они его уже много лет, всю жизнь он проработал бухгалтером… И вот, оказывается, эпизод!

– Бросил, – ответил лейтенант, потупив глаза.

– А к матери на могилку съездил, как дал себе клятву? Или все дела, процессы, заговоры?

– Я съезжу, – пообещал лейтенант, и Удалов подумал, что он еще не погибший человек, только исполнительный и недалекий. Жертва эпохи.

– Так вот, слушай меня внимательно, – сказал Ложкин самому себе. – Никто, кроме тебя, этих женщин не видел и никто об этом липовом заговоре не знает. Никакой карьеры ты на нем не сделаешь. Сейчас отпустишь их всех, в том числе, должен тебе сказать, собственную жену, на которой ты женишься в конце пятьдесят первого, но не здесь, а в Тюмени. И знаешь, почему в Тюмени?